Точно как на небесах. Джулия Куин

недоверием.

      – Точнее, я живу неподалеку, – поправился он. – Эта тропинка проходит примерно по границе земельных владений.

      Она все же соизволила принять протянутую руку и, поднявшись на ноги, попыталась стряхнуть грязь с платья. Однако в лесу было довольно сыро, и мокрая земля кое-где намертво прилипла к ткани, что никак не улучшило настроения Гонории. В конце концов она оставила грязную юбку в покое и подняла глаза.

      – И долго ты тут находишься?

      Он улыбнулся:

      – Дольше, чем тебе хотелось бы.

      Она с досадой вздохнула.

      – Надеюсь, ты не станешь распространяться о своих впечатлениях.

      – Ни единым словом, – пообещал он. – И все-таки хотелось бы знать, кого именно ты подкарауливала.

      Она криво усмехнулась:

      – Оставь, пожалуйста. Ты последний из тех, кому я согласилась бы это сказать.

      Он выгнул бровь:

      – Действительно. Последний. Она молча сверлила его нетерпеливым взглядом.

      – После королевы, после премьер-министра…

      – Довольно! – Она подавила улыбку. – Если ты не возражаешь, я присяду.

      – Ничего не имею против.

      – Платье и так все перепачкано. Пятном больше, пятном меньше, какая разница? – Отыскав под деревом подходящее место, она села и насмешливо добавила: – Теперь ты должен заверить меня в том, что я свежа, как маргаритка.

      – Ну, смотря какая маргаритка.

      Она окинула его до смешного скептическим взором. Знакомым Маркусу вот уже… Сколько лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Но только сейчас он впервые задумался о том, что ни одна женщина, кроме нее, не говорила с ним искренне, с разумной долей здорового сарказма.

      Потому-то он и ненавидел лондонские сезоны. При встрече с ним светские дамы притворно улыбались и старались угодить ему каждой фразой.

      Да и джентльмены тоже.

      Знали бы они, как ошибаются! Ему претили улыбки льстецов. Он не желал, чтобы ему почтительно внимали. И терпеть не мог, когда его в высшей степени обыкновенный, ничем не примечательный жилет воспевали, словно шедевр портновского искусства.

      С отъездом Дэниела у него не осталось по-настоящему близких друзей. А про семейные связи и говорить нечего. Ему понадобилось бы углубиться в собственную родословную на добрых четыре колена, чтобы отыскать общего предка с кем-нибудь из ныне живущих людей. Он был единственным ребенком единственного ребенка. Холройды не отличались плодовитостью.

      Впрочем, размышления о плодовитости Холройдов можно оставить на потом. В данный момент перед ним сидела Гонория – усталая и печальная. Маркус прислонился к дереву и спросил:

      – Значит, брикстенский прием не оправдал твоих радужных надежд?

      Она посмотрела на него удивленно.

      – В своем трогательном письме ты так просила меня не портить тебе удовольствие, – напомнил он.

      – Я просто предупредила, что тебе будет невыносимо скучно.

      – Отчего же? Я мог бы неплохо провести время, – возразил он, хотя они оба знали, что это неправда.

      Она снова окинула его тем самым