Девять. Анатолий Андреев

Нарумова».

      – То-то же… Читай.

      Я дочитал повесть до конца. Вот она, если кто-нибудь проявит любопытство. Лично меня она заинтересовала тем, что в ней не было ни капли вымысла.

      «Пришёл и говорит:

      – Надо закопать двух жмуриков. Барон приказал.

      Вася Сахар пожевал свой ус, каким-то тавром разместившийся у него под носом (представьте себе мохнатую подкову, отделяющую нижнюю часть лица от верхней), и задумчиво произнёс:

      – Мой кум, он, правда, ещё живой, говорит так: земля любит покойников, но не каждого принимает.

      После чего, ни слова ни говоря, пошёл к себе во флигель. Очевидно, позвонил Барону (у него прямой доступ к шефу, что-то вроде правительственной вертушки – редчайшая привилегия). Потом, опять же – молча, взял свой знаменитый заступ (конец черенка венчал металлический набалдашник в виде черепа) и пошёл рыть могилу.

      Все гробокопатели, как известно, любят пофилософствовать, и это неудивительно, если принять во внимание, что их профессиональный интерес сосредотачивается вокруг момента перехода человека в мир иной; они, гробокопатели, стоят у истоков процесса разложения плоти; тут поневоле станешь философом, ибо каждый день наблюдаешь жизнь со стороны смерти; но отчего Вася именно тогда произнёс именно эту фразу?

      Сахар, неофициальный штатный Могильщик (официально он числился скромным садовником), отменно справился со своим делом. Тела были преданы земле, их не нашли бы даже те, кто очень бы этого хотел (а такие всегда объявляются рано ли поздно). Собственно, за это искусство бесследно прятать и держал Васю всесильный Барон: Могильщик без шума и пыли зачищал концы, порой обделывая делишки весьма и весьма деликатного свойства. При этом сам был – могила.

      Филипп заметно повеселел: ещё одна тайна канула в Лету.

      Но через три дня он приходит к Васе, бледный как покойник, и говорит:

      – Слушай, тут такое дело… Ты только Барону бы не говорил, а, Вась? Не скажешь?

      Вася отвечает (непременно при этом разгладив-отерев усы, эту знаковую деталь фольк-стиля, неименным народным жестом – большим и указательным пальцами от ноздрей к углам рта; рот при этом открывается, как у большой рыбы):

      – Приятель кума, он, правда, на год моложе за меня, говорит так: не кусай руку кормящую тебя. И думать не моги супротив идти. Я Барону докладываю обо всём.

      – Ну, и чёрт с тобой, говори. Тебе же хуже. Труп, который ты закопал недавно, вчера пожаловал ко мне в гости. Ровно в полночь, собака.

      Вася перекрестился.

      – Который из двух?

      – Тот, что в кольцах весь. Шрам на горле – помнишь? Кличка – Щелкунчик.

      – Зачем приходил?

      – За деньгами, за чем же ещё шастают покойники. И на тот свет из-за денег попадают, и сюда прутся за ними же. Тьфу, погань, а не люди, прости отец небесный. Я ему должен был деньги. Много. Карточный долг. Меня, это… Червовый туз подвёл, сука. Перебор.

      – Барон знает о долге?

      – Знает, не знает, – какая разница. Сейчас не о том речь. Как это у тебя покойники по ночам разгуливают, а? Во вверенном