Девять. Анатолий Андреев

соком. Или минералкой. В общем, чем придется.

      – Тьфу, – сделал он прямо перед собой. И замолчал.

      – Ты с Венерой? – спросил я.

      – Я с какой-то телкой. Вот вы…бу ее – спрошу как зовут. Это мой принцип. Еще вопросы есть?

      – Да я и не задавал вопросов. Так, пытался пообщаться.

      – Зачем?

      – Не знаю. Я себе такой вопрос не задавал. А зачем люди общаются?

      – А они не общаются. У них одно бабло на уме. Одни бабла просят. Другие молча зарабатывают, то есть, отбирают у тех, кто просит. Кто на что учился.

      – И все?

      – И все. А разве есть еще мотивы для общения?

      – Упс, – сказал я. – Пожалуй, я выпью. И непременно запью.

      Вот этот диалог я помню отчетливо, хотя тысячи других диалогов, куда более содержательных, произошедших с куда более интересными собеседниками, мною забыты начисто.

      Потом я целовался с Алисой – и вспоминал четырехлетней давности вкус ее губ – миндаль с ананасом (какие-то датчики или рецепторы в моем внутреннем хозяйстве записали эту пикантную информацию и подсунули ее мне в нужное время; а если бы я не целовал Алису 8 Марта 1986 года… Или все же 8 сентября 1987? Неужели это называлось бы «забыл навсегда»? Странно это все…) Это я тоже помню. А вот когда я отключился окончательно…

      Не помню.

      Зато я помню, что я периодически «включался» и появлялся на публике как ни в чем не бывало. Несколько раз за вечер. Никто, кажется, за исключением, естественно, Алисы, даже не заподозрил, что я крупно перебирал время от времени.

      Пока я сосредоточился на миндале с ананасом, к моим губам подкатила горькая слеза. То плакала Алиса. Я хотел спросить: «Алиса, почему ты плачешь?», но вместо этого стал по-дурацки слизывать все ее слезы, как преданный пёс. А она, чтобы не оставить меня без работы, накапала целое озеро слез. Не прятала лицо и не закрывала глаза – просто стояла и молча плакала. А я, как Барбос, работал языком.

      Наконец, я спросил: «Что случилось»?

      Случилось непоправимое…

      И Алиса рассказала мне, что случилось. Непоправимое – как раз то самое слово. После этого я и отключился в первый раз – с помощью водки без запивона, как и следует истинному мачо.

      Чтобы понять, почему мы с Алисой так расстроились, необходимо вернуться на четыре год назад – в тот день, когда мы и познакомились. Ведь это было именно 8 марта, как можно забыть. Но почему Алиса бросила вскользь «три с половиной года»?

      Непонятно…

      Было чертовски мило и приятно. На ней было открытое платье (жемчужного цвета) на бретельках, ее глаза блестели таким глубоким праздничным блеском (было видно, что она по возрасту счастлива в свои восемнадцать), что отражаться в них тоже было счастьем. Завтра она улетала в Америку учиться любимому дизайну (а у нее столько идей! она же покорит их всех, славных заморских жителей, цветных и разных, но милых, милых, не замечающих плена родных эмигрантских традиций! она заставит их смотреть на мир другими глазами!). Кажется, была немного, удивительно легко и счастливо, влюблена – кажется, в забавного Платона, чуточку