Обезьяна приходит за своим черепом. Юрий Домбровский

антропологу, что кость не камень, не бронза, даже не затвердевшая глина, а податливая, пластическая масса, пропитанная кальциевыми солями, и под влиянием огромной тяжести она может менять свою форму? К тому же окончательное окостенение черепного свода оканчивается очень поздно, оно может быть и вообще неполным: под влиянием некоторых болезненных процессов наступает иногда так называемая декальцинация организма, то есть размягчение кости.

      Как же не учесть всего этого при объективном исследовании!

      Кто, например, не только из анатомов, но и просто из образованных людей не знает, какой мягкостью отличается череп Тургенева, – а ведь он умер в очень преклонном возрасте.

      Предположим теперь, что этот череп попал бы сначала под равномерно-медленное давление земляной массы, а потом, эдак лет через сто, очутился в руках изобретательного профессора. Какой бы страшный облик придал тогда этот ловкий ученый («мы бы не желали применять другое слово», – оговаривался Кениг) великому писателю!

      Здесь стоит вопрос только о добросовестном заблуждении. Но если продолжать мысль, то позволительно спросить: а что же будет с черепом, специально обработанным с целью удалить полностью или частично кальциевые соли? Ведь тогда и года хватит для получения любых результатов!

      О, он не ставит точки над «i», он ничего не утверждает, он только предполагает и спрашивает. Он просто считает, что работы института нуждаются в проверке.

      А что при такой проверке могут получиться самые неожиданные результаты, он скоро попытается доказать.

      И вот в следующем же номере журнала появилась целая серия снимков с «Коллекции доктора Кенига».

      Чего тут только не было!

      Черепа – удлиненные, как тыквы, круглые, как арбуз, сплющенные с боков. Какие звериные облики должны были иметь их обладатели, если бы они оделись кожей и плотью!

      В сопроводительной статье, очень короткой, впрочем, доктор Кениг писал, что он не требует лавров профессора Мезонье, а только доказывает ему, что и он мог бы их иметь, если бы захотел. Что же касается нападок профессора на истинную науку и на великий принцип чистоты крови, который так не нравится профессору, то он очень советует ему прочесть две хорошие книги – «Моя борьба» Гитлера и «Миф XX века» Розенберга.

      И отец поднял перчатку.

      Он опять поднялся на второй этаж, в свой кабинет, уже давно освобожденный от бормашины, и через месяц в Париже и Лондоне вышла его книга «Моя борьба с мифом XX века».

      Вот тогда-то ему и прислали эту петлю.

      Сопроводительное письмо, приложенное к ней, было немногословно:

      «На ней повесит вас первый немецкий офицер, перешедший с нашими войсками через границу».

      Вместо подписи стояли крючок, точка и клякса.

      Теперь этот офицер пришел и ждал отца в кабинете.

      Глава третья

      Офицер стоял перед картиной, на которой парили розовые ангелы, и курил.

      Это была его вторая папироса.

      Первую он вместе с раздавленной спичечной