Статус человека. Виталий Забирко

на него внимания. Ни на него, ни на его слова. Она тыкала в рот старика ложкой, отрывисто, резко, с методичностью автомата, и он поневоле слизывал и глотал.

      – Кода ты уже родишь? – хныкал он, давясь синтетпищей. – Why, you are fourteen months gane with child…[5] И то, эт како я пометил. Можече родишь – помлее будешь…

      Она, наконец, сочла, что со старика достаточно, вытерла ложку, повернулась и пошла назад. Мужчина, до сих пор неподвижно сидевший в углу, ожил, встал с ящика и двинулся за ней.

      – Обожди… – прошамкал старик набитым ртом. – Я ща хоча. Дай ща!

      Мужчина и женщина устроились на синтезаторе и, загребая густой молочный кисель (или что там у них?) растопыренными ладонями, степенно насыщались.

      – Жале… – протянул старик. – Родина отцу жале…

      «Дети» хлюпали и чавкали.

      – Ца мои дети, – то ли жалуясь, с горечью, то ли просто констатируя, сказал старик Родиону. – Бет была бы невдоволена из воспитата… – Он виновато, заморгал и его глаза стала затягивать мутная плёнка. – Эли… Прощая мя, Эли… Я… Эли, я не звинен. Они таки… Эли! Я сам не разумею, чему они таки!

      Старик всхлипнул. Он сидел в деревянном кресле неподвижно, каменно, как изваяния фараонов до сих пор сидят на песчаниковых тронах где-то в долине Нила. Как король на троне. Только… плачущий король.

      Он всхлипнул ещё раз и начал сюсюкать:

      – Ты чаешь, Эли, а наш Доти лысый…

      Слюна бежала у него изо рта быстрой струйкой прямо на грудь, на остатки ветхой, полуистлевшей одежды. Похоже, в пище было что-то из галлюциногенов.

      – Странно, правда? – лепетал старик. – Ведь наследата у нас чиста, и у родинном дряке лысых николе не было… И у Шеллы власы тоже вылапуют… Но я мляю, чо ца от…от… Эли, ты их прощея, Эли?.. Ца ничего, Эли, чо у них… У них будет пупсалик?.. Эли, ца ничего? Эли?!

      Родион повернулся и, чуть не сорвав дверь с петель, выбежал из хижины. На волю, на свежий, с озоном, почти как после грозы, воздух, на луг, на изумрудную альпийскую зелень. С земной бурёнкой…

      Ад и рай.

      Рай?

      Откуда этот луг?

      – Привезли.

      Откуда эта корова?

      – Привезли.

      Откуда вы сами?

      – Прилетели.

      Откуда?!

      – …

      Родион вздохнул. Переселенцы забирают с собой всё, что им дорого, всё, что им нужно – ВСЁ, ЧТО ОНИ ЕСТЬ.

      Сзади отворилась дверь, вышла женщина и негромко позвала: – Марта! Ма-арта!

      Корова подняла голову и лениво промычала.

      «Идиллия, – подумал Родион. – «За морями, за долами, за высокими горами, в краю, полном чудес, фей и маленьких добрых людей, жили-были…» Мечта каждого фермера, золотая мечта детства, иметь в таком краю свой лакомый кусок земли, жирной и мягкой, как слоёный пирог, с вот таким вот лугом, с вот такой вот партеногенезной коровой, с огромным, необъятным выменем… И жить здесь. Боже мой! Утром, рано-рано, по холодку, по своему росистому лугу – босиком, дыша полной грудью… затем кружка тёплого, утреннего, только из-под коровы,

5

Ведь ты на четырнадцатом месяце… (искаж. англ.).