Пограничные полномочия. Надежда Верещагина

деятельности полковника Ску… Гончара, поразглядывав стены и решив, что продолжать общаться с кем-либо настроение у меня ещё есть, с умеренным энтузиазмом выползаю наружу.

      Тома я обнаруживаю в его каюте – вваливаюсь без предупреждения – сидит на полу и беседует с эффектной женщиной средних лет, одетой в серебристое платье в духе, что ли, викторианской эпохи.

      – О, простите. Здравствуйте, то есть… – стучу по запястью, собираясь активировать переводчик, но обнаруживаю, что оставил планшет в каюте.

      И пока открываю рот, чтобы попросить компьютер помочь, Том бешеной скороговоркой произносит несколько слов – и женщина, кивнув мне с обворожительной улыбкой, растворяется в воздухе. Не понял ровно ничего… Мне даже показалось, что он говорил не по-тулисиански. Разумеется, он говорил не по-тулисиански, вот же я дуралей! Так называемый тулисианский – язык их международного общения, а на самой планете уцелевших до нашего века наречий не меньше, чем таковых на Земле…

      – Извини, я… Это твоя…

      – Дочь, – он поднимается на ноги, скорчив снисходительную мину и окатив меня ею с высоты двухметрового роста.

      – О… а я думал… сколько же тебе лет?!

      – Смотря как считать… Её мать умерла.

      Моё лицо, должно быть, без слов выражает все возможные вопросы, потому что он продолжает:

      – Она была старше меня приблизительно на сотню земных лет.

      Средняя продолжительность жизни землянина сейчас около ста двадцати лет, тулисианцы живут почти вдвое больше, я знаю это с детства и много раз пытался себя представить на их месте, но возможность ещё и мезальянсов с вековой разницей в возрасте как-то не приходила на ум:

      – Удивительный опыт… Хотя… в общем-то, каждая из них как будто на сотню лет нас старше…

      С интересом рассматривает меня, ностальгически посветлев.

      За иллюминатором становится почти по-земному светло, комната, бессистемно разукрашенная Серёгой в жёлто-оранжевой гамме, оживляется предполуденными лучами, но я-то знаю: снаружи всё равно почувствую себя неуютно. Хотя и понимаю, что чувствовать себя неуютно – это всего лишь обман восприятия. Чувствовать себя неуютно нет никакого смысла, если условия пригодны для жизни.

      – Слушай, Том, здесь сейчас подходящее время года и суток для того, что я давно хотел сделать. За хребтом на северо-востоке – долина. Там я увидел интересное растение. Его соцветия похожи… они как пригоршни синего льда в стеклянных чашечках. Сейчас его будет проще всего найти. Хочу выкопать в подарок подруге. Полетели?

      – Ох… Бешеной собачке семь вёрст не крюк, – он сворачивает планшет и защёлкивает его на запястье.

      – Слушай, в конце-то концов, ты что, учил язык по книгам позапрошлого века?

      – М… было дело, да.

      – И сколько вообще языков ты знаешь?

      – Не пересчитывал. Семьдесят, около того… А почему нельзя снарядить за твоим волшебным цветком дрон?

      – Он все испоганит. Надо