На войне как на войне (сборник). Виктор Курочкин

говорила девочка. – Ты сам все забыл. Все, все на свете, и бабушка твоя померла.

      – Кто – «померла»? – переспросил старик.

      – Твоя бабушка Степанида. Совсем недавно ее похоронили.

      – Похоронили Стешу? Вона что… – Анастас поднял вверх голову и перекрестился.

      – Пойдем, дедушка Анастас.

      Она тихо потянула старика за руку, и он покорно поплелся за ней…

      Анастас Захарович Засухин страдал провалом памяти. Болезнь то внезапно наваливалась на Анастаса, то так же внезапно оставляла его. Первый раз она посетила Анастаса пятнадцать лет назад, после того как он сжег колхозную ригу со льном. По этому случаю Засухина вызвали в прокуратуру к следователю. Перепуганный насмерть Анастас, до этого не имевший никакого понятия ни о судьях, ни о прокурорах, внезапно все забыл и на вопрос следователя: «Расскажите, как было дело?» – ответил вопросом: «Какое еще дело?»

      Следователь улыбнулся:

      – Ты мне не строй злоумышленника. Рассказывай, как спалил ригу.

      Анастас обалдело уставился на следователя:

      – Какую еще ригу?

      – Обыкновенную ригу, колхозную, со льном, – пояснил следователь.

      – Да нешто я ее спалил? – удивленно протянул Анастас.

      – Точно, спалил, и головешек не осталось.

      – Вона что… А я-то что-то и не припомню.

      – «Не припомню»… Забавный тип ты, Засухин. Прямо по Чехову жаришь, – засмеялся следователь и, резко оборвав смех, принял строгий вид. – Вот что, дорогой мой, о том, что ты спалил ригу, всем известно, и доказательств не требуется. Понятно?

      – Так-так, – подтвердил Анастас.

      Следователь откинулся на спинку стула. Высоко вскинул брови и показал Анастасу палец.

      – Мне важно знать, был ли умысел или простая небрежность. – Следователь описал пальцем круг и продолжал: – Умысел бывает косвенный и прямой. Понимаешь, Засухин?

      – Так-так, – заулыбался Анастас, следя, как тонкий палец следователя мелькает перед его носом.

      Улыбку Анастаса следователь почему-то принял за насмешку. Он густо покраснел и резко сменил добродушный тон на грубый:

      – Ты мне не прикидывайся. А говори прямо. Нарочно спалил ригу или так, по халатности?

      – Чего ты мне говоришь-то? Кто кого спалил? – наивно переспросил Анастас и окончательно восстановил против себя следователя, который, в сущности-то, и не желал старику зла.

      Следователь вел порученное ему уголовное дело. Он был молодой, горячий, в своей работе превыше всего ставил объективность и беспристрастность. Дело о поджоге он относил к делам бесспорным и пустячным, отлично видел, что обвиняемый – не преступник: просто недоразвитый колхозник; знал, что и ригу он сжег без умысла: уснул и сам чуть не сгорел вместе с ней; и был уверен, что наказание ему будет условное. Следователь и сам бы мог внести в протокол нужные ему показания, и, конечно, обвиняемый, не читая, подписался бы под ними. Но где тогда объективность? И ради этой объективности он добивался от Анастаса одного только слова «уснул». Ему очень хотелось подсказать это слово Анастасу. Но не мог: мешала беспристрастность. И он продолжал допрашивать