Четыре четверти: учебное пособие. А. П. Усольцев

днем рождения! – вслух поздравил я себя, толкнул дверь и вступил в класс.

      Народ приветствовал меня вставанием.

      – Здравствуйте, садитесь, – произнес я.

      Народ сел, гремя стульями. Наверное, это была единственная фраза за урок, которую услышали все учащиеся.

      Нет, сначала, безусловно, установилась тишина. Единая, неразличимая масса выжидательно и изучающе уставилась на меня множеством глаз. И тут я допустил первую и фатальную для первого урока ошибку – я начал называть фамилии детей по списку журнала, чтобы отметить отсутствующих. В общем, шоу началось.

      – Дымкова Таня.

      Общий легкий смех.

      – Я не Дымкова, а Дымкова.

      – Хорошо. Дымкова.

      – Я!

      – Понял. Заматова.

      Смех усиливается.

      Недовольный голос: – Я не Заматова, а Заманова.

      – Извините. Заманова.

      – А чо вы фамильничаете? Я – Галя.

      – Хорошо, буду знать. Заманова Галя.

      – Нет меня. Ушла я.

      Гоготанье.

      – Кожин!

      – Кто-то услужливо подсказывает: – Вообще-то его зовут Будильник! – Взрыв смеха.

      – За Будильника ответишь! – злобно кричит какой-то толстенький парень, действительно похожий на будильник.

      – Дзынь, дзынь, дзынь, – слышится в ответ.

      Дикое ржание.

      Дочитываю до конца список. Последняя безобидная оговорка в фамилии Шибалов вызывает у аудитории какой-то уж совсем несуразно гипертрофированный приступ хохота.

      Простое зачитывание списка фамилий ввергло аудиторию в состояние, похожее на предсмертную конвульсию. Я беспомощно и затравленно озираюсь.

      Из всей этой массы вдруг выделяется первое человеческое лицо. Это единственное лицо, которое не смеется, а жалостливо смотрит на меня. Это знакомая мне Люся. Как-то я при перекличке ее и не заметил.

      Наличие в этом многоголовом гогочущем чудовище знакомого человека мобилизует меня.

      – А ну тихо! – ору я. – Ничего смешного и нет. Правда, Люся?

      – Правда, – кивает Люся, явно польщенная тем, что я наконец-то узнал ее и обратился к ней за помощью.

      – Она у нас дура, – комментирует сидящий за ней Будильник, а затем, для внесения вклада в общее веселье, добавляет: – У нее не все дома, и у нее отец мать убил!

      Общий смех обрывается, но Будильник не понимает, что сказал что-то не то, и продолжает ждать заслуженных оваций.

      Я не нахожу для него вслух произносимых слов и приказываю:

      – Открываем тетради и пишем число – первое сентября.

      Наконец-то устанавливается относительная тишина. Многоголовое чудище склонилось над тетрадками и множеством своих рук приготовилось шаркать в тетрадях число и тему урока. Это длилось недолго. Я поворачиваюсь к чудищу спиной и пишу на доске дату. Но всякий дрессировщик знает, что к зверю нельзя поворачиваться спиной – это провоцирует нападение. Тут же раздается смачный и увесистый звук удара книгой о тупой предмет и крик:

      – Ты чо, совсем