Юрьев день. Станислав Хабаров

попросил Маэстро шофёра, надеясь добраться хотя бы до первой промежуточной площадки.

      – Садись в кузов.

      Маэстро обошёл машину и увидел, что тут и попутчик и его знакомый и какой-то юркий, коротко остриженный парень, которого называли Василием. Он сидел на лавочке и, держа на коленях фибровый чемоданчик, с которым обычно ходят на тренировки, что-то писал.

      – А пропуск у тебя есть? – спросил попутчик.

      – Нет, – ответил Зайцев.

      – Ладно, доедешь с нами до бюро пропусков. Василий, а бюро закрыто?

      – Закрыто. Оно до пяти.

      – Придётся тебе до утра подождать.

      – Я подожду.

      – Ну, поехали, – махнул попутчик.

      – Да вот, – кончив писать, вздохнул Василий, – тут ещё Зайцев какой-то. У меня и пропуск на него.

      – Зайцев это я, – сказал Маэстро, а Варсанофьев только рот раскрыл и расхохотался: ну и ну.

      Маэстро расписался за пропуск, разноцветную картонку и уже уверенно полез в машину. Ему было приятно, что о нём думали, его ждали, и здесь уже были предупреждены, и ему не нужно искать машины, кого-то просить, умолять и, может, услышать отказ. Он уселся на лавочку рядом с попутчиком, а Василий сел впереди с шофёром, и они покатили по отличной шоссейной дороге в бескрайнюю степь.

      – Ну что? Подремать? – подумал Маэстро и похолодел. Он вспомнил, что его плащ и куртка остались там, в самолёте. Он повесил их за сидением, и с тех пор о них так и не вспомнил.

      – Послушайте, – толкнул он мордастого, и тот повернул к нему насмешливое лицо.

      – Оказывается, я вещи забыл.

      – Стой, – закричал попутчик шофёру, и когда машина остановилась, холодно сказал: – Придётся возвращаться, вот этот товарищ вещи в самолёте забыл… А голову ты не забыл? – спросил он, глядя в упор и не улыбаясь, и Маэстро почувствовал и нутром и кожей: какой он все-таки разгильдяй.

      – Хорошо, рано вспомнил, – сказал Василий, когда они вновь подъехали к аэродрому. И всю долгую дорогу попутчик не замечал Зайцева, а обращался к Василию или шофёру, словно не было тут Маэстро.

      Разве можно сравнивать с чем-нибудь первые впечатления. Во второй приезд по пути с аэродрома он только вспоминал: «Вот туда ходили купаться. Добирались прямо по степи и нередко встречали змей. А вот здесь его застала песчаная буря. Ветер дул, хоть ложись на него. От песка приходилось плеваться, хотя рот был закрыт и ужасно резало глаза. Степь была такая же красная. Но была жара, и когда газик останавливался у контрольно-пропускного пункта, казалось, что дышать больше нечем, так, как в духовке, и тебе не пережить этой остановки.

      Затем газик снова летел по шоссе, взвывал на предельной скорости, а впереди, сзади и по бокам неслась безжизненная красная степь, полупустыня, а может и пустыня.

      Маэстро не вслушивался в разговор, и говорили о непонятном.

      – … Капцова перевели, а Легунков рапорт подал, – перечислял Варсанофьев, – да, Кум снова холостяком.

      – Ну? – удивлялся попутчик.

      «О чем они и куда меня пристроят? –