Юрьев день. Станислав Хабаров

И на ТП ездили одни прибористы. Вот почему, как ни ворчал про себя Маэстро, и он сам, и окружающие, конечно, понимали, что ему в этом удивительно повезло.

      И потому в утро отлёта, когда всё уже было решено, и он спешил с чемоданчиком к автобусу, в его душе играла светлая музыка. Внезапно она становилась торжественной и неземной, как, скажем, «Полёт валькирий» Вагнера. Ему хотелось даже, чтобы всё было не так, чтобы гремели вдоль его пути литавры, чтобы люди, останавливаясь на минуту, кланялись, кивали, прощально махали рукой. А он шёл бы среди них немного смущённый, гордый, как говорится, оказанным доверием, помахивая чемоданчиком в одной руке и плащом в другой. Но люди озабоченно спешили по своим делам. Для них это было обычное будничное утро, и не с кем было ему перекинуться взглядом, поделиться возбуждающей радостью, сказать на худой конец короткое «пока».

      В автобусе, как назло, у него не оказалось мелочи. Он долго шарил по карманам. «Хорошенькая история. Этого только не доставало. Как безбилетника заберут».

      Автобус был пуст, такие недавно пустили без кондуктора. Он показал водителю трёшку – самое мелкое, дождался, что тот, заметив, отрицательно кивнул, затем уселся на высокое сидение над колесом.

      Автобус медленно трясся, створки двери его дребезжали, и теперь, когда хлопоты были позади, Маэстро казалось, что вот так, с тряской и дребезжанием, под автобусный шум въезжает он в своё немудрёное счастье.

      Посреди дороги водитель остановил машину и вошёл в салон.

      – Бери билет.

      – Так мельче нет.

      – Выходи.

      – Опаздываю, пойми.

      – Не моё дело, выходи.

      – Лучше штраф возьми.

      – Не моё дело. Я не контролёр.

      – Сейчас войдут, разменяю и расплачусь.

      Он даже к кассе стал, демонстрируя готовность, но тут случилось непостижимое. Автобус тряхнуло, ноги Маэстро вдруг оторвались от пола, а мгновенье спустя он уже лежал на полу. Остаток пути он оттирался захваченной газетой, да грозил водителю, хорошо хоть не видел себя со стороны.

      У проходной ему нужно было пересесть в другой автобус, служебный, идущий на аэродром. Автобус уже стоял у рыжих, широких дверей проходной. Он был стареньким, пузатым, окрашенным до половины в жёлтый, а ниже в голубой цвет. Шофёра за рулём не было. Маэстро походил взад-вперёд по аллейке, ведущей к проходной. Вдоль аллеи тянулись молодые тополя и ясени, которые так обрубили весной, что они пугали обрубками и их называли «ужасами войны». Одни из них двинулись в рост, выбросив тонкие пуки побегов, другие так и остались без листвы. И не ясно было: корчевать их или оставить до следующей весны?

      Когда он подошёл к автобусу, возле него стояли хмурый шофёр и широкоплечий (на таких, как говорится, землю пахать) мужчина с полным лицом, улыбающийся одними глазами.

      – Зайцев? – спросил улыбчивый человек.

      – Зайцев, – ответил Маэстро. По машине этой он никого не знал и потому назвал себе собеседника