Камерные гарики. Игорь Губерман

не сносит головы;

      а у Рувима – две медали

      восемьсотлетия Москвы!

* * *

      А значит – светит путь неблизкий,

      где на снегу дымят костры;

      и Лея хочет в Сан-Франциско,

      где у Рувима три сестры.

* * *

      Она боится этих сплетен,

      ей страх привычен и знаком...

      Рувим, как радио, конкретен,

      Рувим всеведущ, как райком:

* * *

      «Ах, Лея, мне б твои заботы!

      Их Сан-Франциско – звук пустой;

      ни у кого там нет работы,

      а лишь один прогнивший строй!

* * *

      И ты должна быть рада, Лея,

      что так повернут шар земной:

      американские евреи —

      они живут вниз головой!»

* * *

      И Лея слушает, и верит,

      и сушит гренки на бульон,

      и не дрожит при стуке в двери,

      что постучал не почтальон...

* * *

      Уходит день, вползает сумрак,

      теснясь в проем оконных рам;

      концерт певицы Имы Сумак

      чревовещает им экран.

* * *

      А он уснул. Ступни босые.

      Пора ложиться. Лень вставать.

      «Литературную Россию»

      жена подаст ему в кровать.

* * *

      62 – 67 гг.

      ТЮРЕМНЫЙ ДНЕВНИК

      Во что я верю, жизнь любя?

      Ведь невозможно жить, не веря.

      Я верю в случай, и в себя,

      и в неизбежность стука в двери.

      77 год

      Я взял табак, сложил белье —

      к чему ненужные печали?

      Сбылось пророчество мое,

      и в дверь однажды постучали.

      79 год

* * *

      Друзьями и покоем дорожи,

      люби, покуда любится, и пей,

      живущие над пропастью во лжи

      не знают хода участи своей.

* * *

      И я сказал себе: держись,

      Господь суров, но прав,

      нельзя прожить в России жизнь,

      тюрьмы не повидав.

* * *

      Попавшись в подлую ловушку,

      сменив невольно место жительства,

      кормлюсь, как волк, через кормушку

      и охраняюсь, как правительство.

* * *

      Свою тюрьму я заслужил.

      Года любви, тепла и света

      я наслаждался, а не жил,

      и заплатить готов за это.

* * *

      Серебра сигаретного пепла

      накопился бы холм небольшой

      за года, пока зрело и крепло

      все, что есть у меня за душой.

* * *

      Когда нам не на что надеяться

      и Божий мир не мил глазам,

      способна сущая безделица

      пролиться в душу как бальзам.

* * *

      Среди воров и алкоголиков

      сижу я в каменном стакане,

      и незнакомка между столиков

      напрасно ходит в ресторане.

      Дыша духами и туманами,

      из кабака идет в кабак

      и тихо плачет рядом с пьяными,

      что не найдет меня никак.

* * *

      В неволе зависть круче тлеет

      и злее травит бытие;

      в соседней камере светлее,

      и воля ближе из нее.

* * *

      Думаю я, глядя на собрата —

      пьяницу, подонка, неудачника, —

      как