Собачья площадка. Рута Юрис

в 25-ом году вышла. Всё вспоминала, как со своим Гришей после войны под баян почти в каждом Арбатском дворе танцевали. Вот и Катька в них с дедом лёгкой ногой пошла, уж как плясала. В балерины бы выбилась, не подвернись эта пигалица с бантами.

      А теперь только ветер хлопает незапертыми окнами да дверями.

      Дом опустел. Том дом, куда когда-то Катина бабушка принесла в 1926 году своих дочек-двойняшек, Алёнку и Зину. Куда привела Алёнка своего суженого Василия, а потом принесла из роддома сначала свою старшую, Надежду, а потом, через семь лет, Катюшку.

      Тогда, после холодного лета 1953 года, наступила вдруг удивительно тёплая и сухая осень. Ни одного дождичка. Только жёлтые и оранжевые листья под ногами. По щиколотку. Вот в такой тёплый октябрьский день и появилась Катя на свет.

      В роддоме на углу Б. Пироговской и Трубецкой. Бабушке, которая работала в ЖЭКе на Якиманке, позвонила соседка по квартире, сказала, что Алёну увезла скорая.

      Бабушка!.. Да, какая ж бабушка, всего 53 года, бежала через Крымский мост в лёгком крепдешиновом платье, так тепло было в тот день. И плакала. Она всегда плакала.

      И от горя и от радости.

      И вот только 11 лет прошло. Прилетел ветер перемен, перевернул страницу жизни. Хочешь, не хочешь, а придётся смириться.

      Бетонные остовы новых зданий ночью, в свете вспышек сварки, стали напоминать скелеты каких-то вымерших динозавров, и от этого делалось жутко даже днём.

      Квартиру давали Катиной бабушке, двум её дочерям и двум внучкам, да зятю.

      Улица, на которой им предстояло обживаться в новом доме, называлась Профсоюзная.

      С утра до ночи шли сборы. Отец сам собирал свой чемодан и старого образца саквояж. Как-то по-особенному укладывал любимый белый чесучовый костюм и шёлковые сорочки с прошвами, даже маме не доверял. Где-то раздобыл картонку для велюровых шляп. Щёголь он был. И бабушка его не любила

      Немецкий трофейный аккордеон был убран в специальный футляр, купленный несколько лет назад на Тишинском рынке у какого-то безногого инвалида-выпивохи.

      Инвалид этот, сидевший на деревянной подставке с колёсиками из подшипников, своей синюшной и небритой физиономией напугал Катю, поехавшую на рынок вместе с отцом.

      Инвалид вытащил из-за пазухи замурзанного петушка на палочке.

      – Возьми, дочка… У цыганки на вокзале купил для своих деток.

      Шестилетняя Катя попятилась и заревела, а отец повёл её скорее к воротам, где продавали эскимо. Облизывая мороженное, Катя шла за руку с отцом и читала названия магазинов и улиц. По слогам. Только-только читать научилась.

      – Ма-ла-я Гру-зин-ская у-ли-ца…

      – Молодец, дочка!

      – Мос-ка-тель-на-я лав-ка. Пап, а это что такое?

      – Это, Катюш, гвозди всякие там, замки. Зайдём?

      – Не-а, я устала. Возьми на ручки!

      Отец посадил Катю себе на плечи. Она обожала сидеть у отца на плечах. Так здорово смотреть на всех сверху! Иногда