Голод Рехи. Мария Токарева

были коротко острижены, на плечах красовались нашивки с изображением якорей, камзол отливал цветом морской волны. Кстати, из-под волос отчетливо торчали аккуратные заостренные уши.

      «Да он эльф! Эльф в рядах людей! Ну все…» – поразился про себя Рехи, помотав своей призрачной головой. Ломались все его представления о мире, потенциальная еда воспринималась как личности, куча неизвестных терминов и слов легко и просто становились понятными. Да еще этот эльф с якорями казался смутно знакомым. Выглядел он крайне мрачным: выступающие высокие скулы, впалые щеки, под глазами – тени, на лбу вздулась жила. Похоже, его больше всех беспокоил невеселый Совет.

      – Я помолюсь Семарглам и Двенадцатому в Храме Надежды. Надеюсь, они будут к нам милостивы, – вдруг четко сказал сам Рехи, даже губы невольно шевельнулись на грани яви и сна.

      «Нет, точно я – не я», – одернул он себя, потому что, будучи в своем уме, он бы ни за что не выпалил такую бессмысленную ерунду. Да даже в чужом уме это звучало ужасно глупо. Говорил кто-то другой, кто-то, кем он был до этого. Или не был никогда. Тот, кто подал голос на Совете, светил лиловой мантией жреца, прятал ладони в широких рукавах и, очевидно, искреннее веровал, что имеет некую связь со всеми этими бесполезными летающими созданиями, которые до смерти напугали на пустоши «настоящего» Рехи.

      – Молитва нам сейчас очень пригодится, – кивнул скорбно король, как будто враги уже обложили со всех сторон город. Да он еще не познал ни лишений, ни голода: вон ажурная ваза с сочными фруктами оставалась нетронутой на столике с витыми ножками. Невидаль какая… Рано еще молиться, когда хватает еды, как считал Рехи, и со злобной завистью рассуждал: «Этот слабак проиграет, по лицу вижу. Он не выживет с таким настроем, слишком надеется на высшие силы, слишком мало верит в себя. Жалкий паникер».

      – Да помогут нам Митрий и Двенадцатый! – кивнул в ответ другой жрец в бордовом балахоне, лицо его скрывал капюшон, плащ скреплялся у горла застежкой в виде головы гепарда.

      – Пусть будет милостив тот, кто вечно плачет за мир, – вторил ему другой жрец. Очевидно, они решили превратить военный совет в обмен подобными любезностями. Но шикнуть на них никто не посмел.

      «Что? Митрий? Да ты в одной шайке с Двенадцатым проклятым! Крылатая ты тварь, тебе еще молились, а ты допустил все это», – возмутился Рехи. Хотя он уже сомневался, виноват ли во всем этом один семаргл.

      Картинка сменилась, Рехи надеялся проснуться, вынырнуть из этой бесконечной череды кружения по чужим сознаниям и воплощениям. От сна он лишь больше уставал. На мгновение его пробудила острая боль в ране на левом боку, но не вернула к реальности, лишь отозвалась тошнотой и слабостью, огрела со всего размаху волной озноба, а потом снова сшибла в забытье, снова в этот вязкий тягучий кошмар благообразия прошлого мира.

      На этот раз Рехи оказался на обширной каменной террасе, увитой побегами винограда с сочными созревавшими гроздьями. С нее открывался чудесный вид на огромный город: разноцветными