Амплуа Нефертити. Сергей Викторович Пилипенко

ним с ног до головы, и оно же ударяло во все мои затаенные места.

      Наверное, я потерял сознание, но вскоре вновь обрел себя и увидел ее.

      Царица нежно смотрела мне в глаза, и я спросил:

      – Ты всем даришь свое тепло, о жрица любви и счастья?!

      – Да, всем, – честно призналась она, не отрывая взгляда от моего лица.

      – Но сколько его у тебя? Ты не иссякаема? – удивился я сам своему вопросу.

      – Может и так, а может и нет, – улыбнулась она, – скажи, нравлюсь ли я тебе?

      – Да, о, царица небес. И я уже боюсь, что я тебя потеряю. Я это чувствую впервые. Но ответь мне еще на один вопрос, – продолжал я свое все тем же немым методом, заставляя свой ум трудиться, – откуда твое тепло?

      – Оно с небес, – мягко сказала она и провела вновь пальцами по моим губам.

      – О, Боги, я могу говорить, – сказал я и даже услышал свой голос, который прогремел, как гром среди тихого дня.

      – Тише, успокойся, – сказала Нефертити, – не говори так громко. Можно испугать тех, кто там остался за стеною, – она указала рукой куда-то вглубь темных коридоров.

      – И ты завтра вновь повстречаешь кого-то другого и будешь отдавать ему свое тепло? – с некоторой ревностью и жаждой одинокой принадлежности спросил я.

      – Да, – мягко улыбнулась царица, – это мой долг отдавать свое тепло.

      – Но, если ты всем его будешь отдавать, то с чем останешься сама?

      – С ним же. Оно неисчерпаемо. Я беру его отовсюду, – ответила мне фея любви и обвела рукой ложе.

      – Что? Только здесь и только отсюда?

      – Нет, – покачала она головой, – я беру его отовсюду.

      – Со всей земли?

      – Да, почти так. Но, давай, все же приступим к самой любви, ведь время уходит и дальше наступит ночь. А ночь – это холод. И тепла в ней мало.

      – Да, – согласился я, и вмиг какой-то огненный поцелуй обжег мои губы, а сам я на время забыл вообще, что существую…

      – Это было прекрасно, – сквозь губы проговорил я, лишь только очнувшись от той самой большой любви.

      – Не прерывайся, – мягко сказала она, и вновь мы слились в едином порыве, словно навеки.

      – Да, – только и успел сказать я пред тем, как мы снова погрузились в какой-то сладкий сон.

      Я сказал сон?

      Но, это не так. Это была явь и кому, как не мне, понимать это более.

      Мне – прошедшему сколько пути, мне – прождавшему сколько времени, мне – одичавшему и обезумевшему от желания постичь то, чего я толком не знаю.

      Да. Это творила явь, и яркие краски играли надо мною и менялись так часто, что казалось, я сам превращусь скоро в них и растворюсь в небесах. Лишь на миг Нефертити оторвала себя, и я вновь очутился на Земле.

      Но, дальше снова продолжил полет, увлекаясь все тем же и предаваясь чудесам самой божественной, что ни на есть, любви.

      И так длилось долго. И еще, и еще я улетал куда-то далеко за пределы самой Земли и носился там в дивном саду цветущих радуг и умоляющих сладостей плодов, словно просящих – сорви меня и наслади моей мякотью свою огненную плоть или возымей меня, и ты узнаешь