На краю империи: Камчатский излом. Сергей Щепетов

служилый. – Бывать, кажись, из наших никто не бывал, но рассказы слыхивали.

      – Во бля… – почесал затылок Степан Алексеевич.

      – Вам там, в Петербурхе, поди, не слыхать и не видать ничего, а мы-то местные! – вдохновился Митька. – Небось и про Семейку не слыхивали?

      – Какого еще Семейку?! – недовольно буркнул писарь.

      – Да был такой казак якутского полку, лет сто назад. Так он с командой из Ковымы-реки вышел и вдоль чухотской земли плыл до Анадыра-реки. На ней он острог срубил – Анадырский. Про острог-то такой слыхал небось?

      – Слыхал…

      – Ну, так прикинь, где Ковыма, а где Анадыр!

      – Почем я знаю?! – начал злиться писарь. – Географиям не обучен!

      Митька прямо-таки наслаждался своим превосходством над столичным гостем. А может, это водка с отвычки так на него подействовала.

      – А скажи, Лексеич, по что вы корапь в Охотске не построили? Там народ навычный, а здесь, кажись, ранее такого не бывало.

      – Построили в Охотске, – с некоторой гордостью объявил писарь, – и «Фортуной» нарекли. На нем да на старой лодии мы в Большерецк и приплыли.

      – Ну! – восхитился Митька. – А чо ж вы сразу на Нижний острог не пошли?

      – Так земля же тут!

      – Тут, да не там! – принялся объяснять служилый. – От того места, где Большая река в море падает, на юг недалече нос имеется – Курильской Лопаткой зовется. Коли тот нос объехать и вдоль берега на байдарах идти, дней через десять река Камчатка будет, а там и Нижний недалече. На корабле, поди, и того скорее будет!

      – Ты, Митрий, умней начальства себя мнишь? – обиделся писарь. – Умней капитана нашего его благородия Витуса Иваныча?! Он же из Неметчины родом, он там все науки превзошел, а ты, сиволапый, его поучать собрался?!

      – Да я ничо… – стушевался Митька. – Шутку ю только. Ты бы эта, Степан Лексеич, плеснул бы еще чуток… за этого вашего… Витауса, а?

      – Добро, – кивнул писарь. – И делом займемся!

      – С богом! – Митька выдохнул и закинул в пасть вонючую жидкость. – Авось не последняя!

      Писарь смахнул со стола объедки, подправил пальцами фитилек свечи, вытер их о рубаху и извлек чистый лист бумаги. Потом посмотрел на свет кончик пера и вытащил пробку из пузырька с чернилами:

      – Перво-наперво пропишем про тебя – кто ты есть и по что идешь. А потом я приказ заказчику перебелю. Значит, так: «Верхнекамчатского острогу служилой казак Димитрей Иванов…»

      – Ты запамятовал, Степан Лексеич, – робко перебил Митька. – Большерецкого острогу я Митрей Малахов, Иванов сын…

      – Ась? – Писарь вскинул голову и, прищурившись, уставился на Митьку. – Я памятливый.

      – Лису дам, – после паузы вздохнул служилый. – Без обману.

      – Лису, говоришь… – призадумался писарь. – А может, тебя на гербовой бумаге прописать? Она больше силы иметь будет.

      – Сделай милость! – обрадовался Митька.

      – Пропишу, только…

      – Две лисы! – быстро нашелся служилый.

      – И того – три, – ловко подытожил писарь. – Когда