Человек из ресторана. Иван Шмелев

[5]

      А она так глаза выпучила – не понимает, конечно. А он-то и доволен, что дуру нашел. А сам недавно за артишоки бранился.

      – Я, – говорит, – думал, что мясо на французский манер, а ты мне какую-то репу рогатую подаешь!

      Вона! И как принес я им камбалу, он и говорит супруге:

      – Вот тебе соль, ешь – не бойся… Это рыба, в море на сто верст в глубине живет!

      Умора, ей-богу. И сам-то не ест и никогда в компании не ел, а тут для удивления заказал. А она шевельнула вилкой и говорит:

      – Чтой-то как она и на рыбу не похожа… А не вредная?

      Да как распробовала, в пару-то, аромат от нее, и назад:

      – Да она тухлая совсем… Михаила Лукич!

      Не понимает, что такой от нее запах постоянный. Тухлая! Уж и смеялся он, вот как покатывался!

      – Эту рыбу-то только француженки употребляют… ду-у-ра!..

      А она чуть не плачет, красная, как свекла, стала и в прыщах.

      – Мне бы, – говорит, – лучше белуги бы…

      А он-то ей:

      – Не страми ты меня перед лакеями, ешь! Тут за порцию три с полтиной!..

      И ни малейшего стыда! А она ест и давится. И случилось нехорошо – в салфетку даже. А он ей угрожает:

      – Дура! Никогда больше не возьму. Необразованная!..

      Сейчас подозвал меня и так важно:

      – Дай ей… ар-ти-шоков!

      Вот! Это уж на смех. Потому где ей с артишоками управиться? Вот какие люди. А сам-то, сам! Как-то привез в кабинет девочку лет пятнадцати, так… портнишечку, и напоил. Самому лет пятьдесят, а она девчоночка совсем. И ту-то, ту-то тоже кормил по-необыкновенному, потешался. Устриц давал, лангустов, миног… Нарочно с метрдотелем совещался, как бы почудней. Портнишечку!..

      Все своими глазами видел и сам служил. И как иной раз мерзит и мерзит. И образованные тоже… И никто не скажет… И ничего! Хамы, хамы и холуи! Вот кто холуи и хамы! Не туда пальцами тычут!.. Грубо и неделикатно в нашей среде, но из нас не отважутся на такие поступки… И пьянство, и жен бьют – верно, но чтобы доходить до поступков, как доходят, чтобы догола раздевать да на четвереньках по коврам чтобы прыгали – это у нас не встречается. Для этого особую фантазию надо. Теперь меня не обманешь, хоть ты там что хочешь говори всякими словами, чего я очень хорошо послушал в разных собраниях, которые у нас собирались и рассуждали про разное… Банкеты были необыкновенные, со слезой говорили, а все пустое… Уж если здесь нет настоящего проникновения, так на момент только все и испаряется, как после куража. Вон теперь полным-полны рестораны, и опять бойкая жизнь, опять все идет как раньше… Эх, Колюшка! Твоя правда! Теперь и сам вижу, что такое благородство жизни… И где она, правда? Один незнакомый старик растрогал меня и вложил в меня сияние правды… который торговал теплым товаром… А эти… кушают, и пьют, и разговаривают под музыку… Других не видал.

      И смеялась девчоночка-то, портнишечка-то, смеялась… как коньяком ее повеселили… И потом, потом туда… У нас такой проход есть… плюшем закрытый проход… Чистый, ковровый и неслышный проход есть. И потом в этот проход прошли…

      В номера проход этот ведет,