Ловкачи. Александр Апраксин

что, как ты вчера? – спросил Огрызков, едва официант удалился.

      – Ничего, славно провели время.

      – Ты поздно приехал. Где ты раньше был, до двух?

      – Где раньше был? – с улыбкою самодовольства спросил Хмуров. – Пока это тайна. Могу одно только сказать: где был, там меня нет, но там я скоро буду.

      – Ого! Вот оно что! Ну да чего уж тут? Ладно, ладно, расспрашивать не стану, коли сам не говоришь. Только в Москве, да в нашей компании, долго ничего не скроется.

      – А люблю я Москву! – с искренностью в голосе проговорил Хмуров, потянувшись с каким-то сладострастием.

      – Чего уж? Лучше города не найдешь.

      – Знаешь что? Везде я перебывал и даже подолгу живал, а лучше Москвы, вот убей меня, нет, по мне, города.

      – Еще бы!

      – Ты одно возьми, Сергей Сергеевич, свобода какая, во всем непринужденность, ширь, веселье…

      – Опять, еда, – присовокупил и свое слово толстяк.

      – А что ж ты думаешь? Нигде в мире так не едят, как в Москве. Тут на все вкусы найдешь. Тут и тонкую французскую кухню найдешь, и венский стол у Билло получишь, да как еще добросовестно, и наше чисто русское кулинарное искусство процветает. А потом, женщины…

      – Тоже всех наций!..

      – Да что про заезжих говорить, сами москвички, так эти поклонения достойны… Ага, несут наконец!

      Действительно, Александр нес и омлет, и воль-о-ван.

      – Вино, вино скорее да аполинарис не забудь, – распоряжался Хмуров.

      – Готово-с, даю.

      Они принялись за еду.

      – Одна беда, – сказал Хмуров, быстро прожевывая и глотая свое. – Денег в Москве много нужно.

      – Да где они не нужны-то? – философски отозвался Огрызков.

      – Тебе хорошо говорить, – улыбнулся Иван Александрович. – Ты прожиться не можешь. Тебе назначена пожизненная рента, и далее зайти, как бы ты ни увлекался, никоим образом нельзя. А вот наш брат помещик (он любил выдавать себя за помещика, хотя нигде никакого имения, конечно, не имел) с системою залогов и перезалогов в Москве легче, нежели где-либо, может по миру пойти.

      Во время перерыва между первым и вторым блюдом Хмуров продолжал развивать все ту же тему.

      – Для примера, – говорил он, – возьмем хоть один вчерашний день. Завтрак здесь, обед в «Эрмитаже», мой номер, экипаж – все это я уж не считаю, без этого я обойтись не могу, – а в одной «Стрельне» мы оставили по сорока восьми рублей на брата.

      – Да ведь не каждый день! – заметил ему Огрызков. – Ты мне лучше скажи: что ты после завтрака намерен делать?

      – Мне ехать надо.

      – Куда это? Все туда же?

      – То есть как туда?

      – Да почем я-то знаю! – засмеялся толстяк. – Разве ты сказывал, где ты вчера был между завтраком и обедом да потом после обеда до двух часов ночи?

      Им подали крокетки.

      – Любопытство – великий порок, – сказал шутливо Хмуров, – и бывает зачастую наказано.

      – Я и не любопытствую, – продолжал, все так же улыбаясь, Огрызков. – Положи-ка мне спаржи, вот так, довольно, спасибо. Мне и любопытствовать, признаться, нечего, когда я и так все знаю.

      Хмуров