Медичийские звезды. Анита Польваре

он сглотнул нестерпимо приторную слюну. «Этот первый», – он попытался прорваться ближе, что оказалось невозможным.

      К женщинам подошел монах. Площадь притихла. Монах спросил каждую, кается ли она в грехах, и, получив утвердительный кивок от всех, кроме одной, которая попыталась изобразить плевок в лицо мужчины, поспешил с эшафота, будто боялся, что и его тоже могут поджечь вместе с приговоренными. На эшафоте появился глашатай в весьма пестром одеянии и начал зачитывать, успев ухватить рукой шляпу, которую едва не сдул порыв ветра:

      – Лючия Полетти! Обвиняется в колдовстве! Приговорена! – толпа радостно проулюлюкала. – Селена Марелли! Обвиняется в колдовстве! Приговорена! – взрыв радости публики. – Мария Шико из Прованса. Обвиняется в ереси. Приговорена! – возбуждение людской кучи дошло до экстаза. – Анна Ста…

      Шум стоял невообразимый, и Дионизио не разобрал, что сказал глашатай. Он осмотрелся. Рядом стоял толстяк с большим куском фокачча с сыром.

      – Что он сказал? – нервно спросил Дионизио.

      – Что, что! Приговорена! Ведьма! – радостно ответил тот.

      – Кого именно? Как назвал? – не унимался Дионизио.

      – Да какая разница! – взревела туша, которую отвлекали от зрелища. – Анна какая-то там.

      – Стампи? – с испугом произнес Дионизио.

      – Да кто их там разберет. Может, и Стампи. Или как еще там. Да отстань ты! – рявкнул мужичок и угрожающе посмотрел на Дионизио.

      Одна из приговоренных опустила голову, и из-под капюшона рассыпалась прядь каштановых волос. «Анна!» – воскликнул Дионизио.

      В это время верзила-минотавр подошел к вязанкам с горящим факелом и поднял его над головой. Толпа взревела, будто грешники вскричали во всех кругах ада. Палач быстро обошел каре из вязанок хвороста и поленниц, поджигая со всех четырех сторон. Над площадью взвился сизый столб дыма!

      Дионизио стоял в полном оцепенении.

      – Хорошо им, – проскрипел над ухом все тот же голос.

      Дионизио резко обернулся и мутновато глянул перед собой. Рядом стояла старуха, что и тогда у моста Sant Angelo.

      – Как же это хорошо? – Дионизио еле ворочал сухим языком в наполненном сладостью рту. Старуха продолжала, будто получала удовольствие, комментируя события.

      – Страдать меньше будут. Умрут до того, как сгорят. От дыма. Да и хворост сырой. Это не то, что галльский костер, на котором Орлеанскую Деву сожгли. Там видно, как тела полыхают. Этих пощадили, на большой костер приговорили. Видать, раскаялись, грешницы.

      Где-то недалеко грозным раскатом город накрыл гром. Шум на площади существенно стих. В это время над столбом взвился вьюном серый дым, вокруг появились языки пламени. Толпа опять взорвалась неистовым криком.

      – Anna, eccomi qui! – Дионизио не услышал сам себя, но люди вокруг замолчали, и он почувствовал всеми фибрами их взгляды на себе. Рука опять потянулась