Всему свое время. Анатолий Тимофеевич Репецкий

травы, коза любит подолгу стоять на краю крепостного рва, рассматривая свое отображение в стоячей воде. Георг сидит рядом на камне, ему тоже видно отсюда много интересного. Взять хотя бы этот ров: он довольно внушителен, как в глубину, так и по ширине. Когда русские солдаты, штурмующие город под началом генерал-лейтенанта Хрулева, подбежали к нему, то оказалось, что их лестниц в два аршина длины недостаточно, чтобы перебраться на другой берег. Ров был на целый аршин шире и глубже и полон воды. И те воины, кто пытался преодолеть его без лестницы долгое время вообще не могли выбраться наружу, настолько круты и осклизлые были его берега. И еще нужно учесть: все время по ним сверху со стен и крыш домов турки вели прицельный огонь.

      Во время вечернего чаепития Георг выкладывает все, что услышал там, у рва от такого же пастуха, как и он сам.

      – А что, перед штурмом нельзя было разведать, какой глубины ров? – спрашивает он и смотрит на Василия Васильевича, отставного майора, участника штурма Евпатории. Но тот молчит почему-то, набивая трубку душистым самосадом, привезенным ему из-под Феодосии. Кроме него и Георга за столиком под шелковицей Иван Дмитриевич – брат покойного хозяина дома и Егор Иванович, денщик майора. Иногда, после того, как на столе уже появляется самовар возле них остается и Александра Афанасьевна; она следит, чтобы к чаю потребляли варенье и печенье, все ее собственного приготовления. Кроме этого, она еще вставляет свои замечания, и с ними считаются. Как-никак она местная жительница и всю эту войну видела из окон собственного дома. Вот и сейчас она берет слово вместо майора.

      – Как же они могли разведать, если вокруг одни басурмане. Русскому человеку к городу не подойти – его враз схватят, так же как и не выйти. А татары, те все за турок были.

      Теперь все смотрят на Василия Васильевича; он тоже местный, и хотя во время оккупации находился в действующей армии, о многом, что здесь случалось, осведомлен.

      – Александра Афанасьевна, верно, говорит. Вы посудите, в городе на одиннадцать или двенадцать тысяч людей две трети были татары, – майор окутывает окружающих приятным ароматом «дюбека», – а те, оставшиеся четыре, тоже ведь не все русские. Большинство – это греки, караимы, армяне да евреи; так что русских, скорее всего, было менее всех. Только татары держались сплоченной массой, все же остальные разделялись на отдельные группы чаще по профессии. Греки были баркасники и занимались рыбой, караимы солью и торговлей, евреи же, каждый держался своего дела, не примыкая ни к каким обществам. Городские чиновники были русскими, но большинство их бежали, а тех, кто остался, турки тотчас арестовали. Поэтому доносить нашим командирам было некому. Хотя беженцы из города, известно были, только думаю, что человеку бежавшему ночью пусть даже и через этот самый ров, было не до его размеров. Только бы спастись!

      – Как же вам самой удалось уцелеть? – интересуется Егор Иванович у хозяйки, – страсти всякие рассказывают про басурманов! Вот