Обман. Джонатан Келлерман

выглядит очень сосредоточенной. Так что одно из двух – либо Элиза со временем так хорошо научилась пить, что опьянение стало совсем незаметно, либо у нее была депрессия не только от алкоголя.

      – Например, от сексуальных домогательств?

      – В любой другой ситуации ты уже душу вытряс бы из тех троих учителей.

      Майло нахмурился и некоторое время молча ехал на юг, на бульваре Вентура свернул на запад и вырулил на Беверли-Глен.

      – Значит, у каждого такой партнер, какого он заслуживает? И что это означает применительно ко мне и Рику?

      – Рик – умный, обеспеченный, хорошо выглядит. Держу пари, что ты тоже считаешь себя красавцем, прячущимся под маской мрачного полицейского-ирландца.

      – Не чаще раза в месяц, – усмехнулся Майло. – А что под своей маской чувствует Рик, для меня вообще загадка.

      Пикап Робин стоял у входа. Сама Робин была в студии – небольшой постройке позади дома, где она вытачивала корпус мандолины. Еловая стружка покрывала пол у ее ног мягким кремовым ковром. Бланш нашла местечко поудобней и закопалась там в стружку.

      Как Элиза Фримен – в замороженную углекислоту.

      В студии пахло хвойным лесом после дождика.

      Волной нахлынули воспоминания. Я снова шел по лесочку позади маленького домика в Миссури. Я снова был ребенком, растерянным и испуганным, выскочившим из дома, потому что мама заперлась в своей комнате, а пьяный отец продолжает бушевать.

      И я надеялся, что наконец потеряюсь навсегда.

      Я улыбнулся и поцеловал Робин. Она отложила стамеску и принялась разминать пальцы:

      – Ты вовремя, я как раз закончила.

      Корпус был гладкий, округлый, со слегка выгнутым животиком. Сразу понятно, почему мандолина – женского рода.

      – Красота!

      Робин постучала по еловой поверхности. В ответ раздался негромкий музыкальный звон.

      – Музыка – она уже в дереве. Все, что от меня требуется – не навредить.

      – Это относится к любому серьезному делу.

      Мы перешли в дом, ненадолго задержавшись у прудика, чтобы покормить японских карпов. Бланш вертелась рядом, радуя взгляд своей странноватой, совершенно человеческой улыбкой.

      За кофе я рассказал Робин про тело в сухом льду.

      – Кто-то хотел показать, какой он холодный убийца? – высказала она предположение.

      – Любопытная идея.

      – Проведя день с деревом и стамеской, я начинаю мыслить символами.

      Я рассказал ей про шефа. Она не удивилась.

      – Политики – это низшая форма жизни.

      – Шеф полиции – не выборная должность.

      – Но он принадлежит к тем, кто во власти. Уже не микроб, хотя до уровня плесени ему еще расти и расти.

      – Моя подружка – анархистка…

      – Хотелось бы, – вздохнула Робин.

      – Быть анархисткой?

      – Хотелось бы, чтобы идеи анархии хоть как-то сочетались с реальностью.

* * *

      Вечер я провел за компьютером, вводя разные фразы наподобие «виндзорская академия» в строку