Кроме любви твоей. Любовь, пережившая 90-е. Ольга Маслова

юбилей выпуска, но и то, что пережили «лихие 90-е». Кремера интересовали судьбы всех – присутствовавших и отсутствовавших. После того, как ему сообщили, что двое ребят из класса сгинули на каких-то бандитских разборках, а ещё один отбывает срок за участие в ОПГ, он с тревогой спросил про Озерова.

      – А Игорёк воюет, – сообщила бывшая староста, красавица Света Смирнова. – В 95-ом в штурме Грозного участвовал, а сейчас опять где-то на Кавказе.

      Она подвела старенького учителя к стенгазете, которую собственноручно подготовила для этого вечера. Там были фотографии с подписями – учителей, класса, фотографии учеников в семнадцать лет и теперь. Рядом с фото Озерова из выпускного альбома было приклеено его фото в форме капитана морской пехоты, которое Света накануне выпросила на денёк у матери Игоря.

      – Вот он, красавец! – объявила Света.

      Математик долго и грустно смотрел на новую фотографию, на повзрослевшее лицо, которое благодаря своему суровому обаянию было похоже разом на все советские скульптуры героических солдат и матросов.

      – Храни Господь воина Игоря! – произнёс математик, чем немало удивил свою бывшую ученицу.

      Владимир Семёнович, между прочим, был православным…

      Озерова призвали в армию в 90-ом. Тогда ещё не принято было «косить», да и Игорю, имевшему богатырское телосложение и здоровье, такое в голову бы не пришло. Он был не прочь послужить, ничего не боялся, хотя процесс распада в стране уже шёл, и на окраинах происходили военные столкновения. Родители Игоря, как и большинство советских граждан, не могли предположить, что распад будет таким скорым и катастрофическим. Для них в те дни было главным, что сына уже не пошлют в Афганистан. Остальное как бы не представляло угрозы. Они со спокойными сердцами проводили его в армию и даже гордились, узнав, что Игоря взяли в морскую пехоту.

      Он, единственный и любимый сын, достиг того возраста, когда родительская любовь и забота стесняют. Дух противоречия толкал его туда, где его точно не будут ни любить, ни жалеть.

      На службе Игорю предоставили возможность делать именно то, о чём ему, молодому богатырю, мечталось: искать пределы своих физических возможностей. К удовольствию своему, узнал, что пределов нет. Два года крутился калейдоскоп: спортивные тренировки, стрельбы, ночные подъёмы по тревоге, а после них – марш-броски через бесконечные леса, десантирования с кораблей, прыжки с парашютом. Дедовщины в части не было, на неё, наверное, не хватало ни сил, ни времени; а может, в морпехи набирали лучших не только в физическом отношении.

      «Тяжело в ученье, легко в бою!» – цитировал ротный Суворова перед строем и добавлял: «Это шутка. В бою тоже тяжело! Лёгкий бой – это как лёгкие роды или лёгкая смерть: или не бывает, или всегда у кого-то другого». И по его команде они принимали «упор лёжа» и отжимались на утоптанном снегу – когда на ладонях, когда на кулаках. Ротный прохаживался между рядами «сынков» в тельняшках и продолжал разглагольствовать о подготовке