Фавориты Фортуны. Колин Маккалоу

недосягаемой женщины.

      Очень красивая – но это он всегда знал. Со смуглой кожей одного цвета с волосами. И этот взгляд любви, который, казалось, никогда не исчезал, никогда не менялся, неважно насколько стар и безобразен становился Сулла. И вот она сидит у него на коленях, обвив его тощую шею руками, прижав его лицо к груди, лаская его покрытую струпьями голову, целуя ее, словно это по-прежнему та великолепная голова с волосами оттенка красного золота, которыми он щеголял. Его парик – где его парик? А потом она рывком подняла его голову – и он почувствовал прелесть ее рта, захватившего его сморщенные губы и не отпускавшего их, пока они снова не ожили… К нему стали возвращаться силы. Он поднялся со стула, держа ее на руках, и, словно празднуя триумф, пошел в их комнату и там занялся с женой чем-то большим, чем просто триумф.

      «Вероятно, – думал он, утопая в ней, – все же я способен любить».

      – Как же я скучал по тебе! – сказал Сулла.

      – Как же я тебя люблю! – ответила Далматика.

      – Два года… Прошло два года.

      – Словно две тысячи лет.

      Когда первый пыл воссоединения прошел, она превратилась в разумную жену и с удовольствием, тщательно всего его осмотрела.

      – Кожа твоя стала намного лучше!

      – Я получил мазь от Морсима.

      – Зуд прекратился?

      – Да.

      После этого она стала матерью и отказалась отдыхать, пока он не прошел с нею в детскую, чтобы поздороваться с маленькими Фавстом и Фавстой.

      – Они ненамного старше нашей разлуки, – сказал он и вздохнул. – Они похожи на Метелла Нумидийского.

      Далматика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

      – Я знаю… Бедняжки.

      И этим закончился один из самых счастливых дней в жизни Суллы. Она смеялась вместе с ним!

      Не зная, почему мама и смешной старик радостно обнимаются, двойняшки нерешительно улыбались, пока желание присоединиться к этому веселью не оказалось сильнее их. Может быть, в разгар этого веселья Сулла и не вполне полюбил их, но, во всяком случае, он нашел, что они довольно приятные малыши, даже если они и похожи на своего двоюродного дедушку Квинта Цецилия Метелла Нумидийского по прозванию Свинка. «Которого их отец убил – какая ирония судьбы! – подумал их отец. – Может быть, это возмездие мне от богов? Но чтобы поверить такому, надо быть греком, а я – римлянин. Кроме того, я буду уже давно мертв к тому времени, как эта парочка вырастет достаточно, чтобы сделаться божьим наказанием для кого-то другого».

      Остальные вновь прибывшие домочадцы Суллы тоже чувствовали себя хорошо, включая старшую дочь Суллы Корнелию Суллу и ее двоих детей от умершего первого мужа. Маленькой Помпее было уже восемь лет. Она знала, что красива, и была полностью поглощена своей красотой. Шестилетний Квинт Помпей Руф полностью соответствовал своему последнему имени, так как был рыжеволосым, румяным, с розоватыми белками глаз и вспыльчивым характером.

      – А как поживает мой гость,