Гордость и предубеждение. Джейн Остин

в дом и отсрочки планов, лишь пожелал сего, попросил, не выдвинув ни единого резона в пользу разумности сего желанья.

      – С готовностью – с легкостью – поддаться дружеским уговорам? В чем же тут, по-вашему, заслуга?

      – Поддаться без убежденности? Сие не есть заслуга ума обоих.

      – Сдается мне, господин Дарси, вы совершенно упускаете влиянье дружбы и привязанности. Расположенье к просящему нередко заставляет человека с готовностью выполнять просьбу, не ожидая, пока его склонят к сему резоны. Я говорю не именно о положеньи, кое вы сочинили для господина Бингли. Пожалуй, мы вполне можем подождать, пока представится случай, а затем уж обсудим, благоразумно ли господин Бингли себя повел. Но в целом, в повседневном общеньи друга с другом, когда один желает, чтобы другой переменил не слишком важное решенье, станете ли вы дурно думать о человеке, если он потакает сему желанью, не ожидая бремени резонов?

      – Быть может, прежде чем мы продолжим обсужденье, разумнее было бы точнее договориться о степени важности, каковая на эту просьбу возложена, а равно о степени близости меж сторонами?

      – О, прошу вас, – встрял Бингли, – не упускайте ни единой подробности, включая их рост и комплекцию, ибо сие, госпожа Беннет, может оказаться резоном весомее, нежели вы в силах догадаться. Уверяю вас, не будь Дарси столь высок в сравненьи со мною, я бы и вполовину его так не почитал. Я заявляю, что в определенных условьях и определенных местах не знаю существа страшнее Дарси – особенно в его собственном доме и воскресными вечерами, когда ему нечем заняться. Г-н Дарси улыбнулся, однако Элизабет почудилось, будто он немало обижен, а потому она сдержала смех. Юная г-жа Бингли горячо вознегодовала на сие оскорбленье, увещевая брата перестать болтать чепуху.

      – Я понял, что вы задумали, Бингли, – молвил его друг. – Вы не любите споры и желаете завершить этот.

      – Возможно. Споры чересчур напоминают ссоры. Если вы с госпожою Беннет воздержитесь от продолженья, пока я не уйду, я буду вам крайне признателен; а затем можете говорить обо мне, что вам заблагорассудится.

      – То, о чем вы просите, – сказала Элизабет, – для меня вовсе не жертва, а господину Дарси лучше бы дописать письмо.

      Г-н Дарси внял ее совету и письмо дописал.

      Свершив сие деянье, он обратился к юной г-же Бингли и Элизабет с просьбою усладить слух присутствующих музыкой. Юная г-жа Бингли проворно устремилась к фортепьяно и, вежливо предложив Элизабет выступить первой, каковое предложенье та с равной вежливостью и весьма решительно отвергла, уселась за инструмент.

      Г-жа Хёрст пела с сестрою, и пока они были подобным манером заняты, Элизабет, листая ноты, что лежали на фортепьяно, поневоле замечала, сколь часто устремляется к ней взор г-на Дарси. Она и вообразить не могла, что оказалась предметом восхищенья столь важного человека, и однако же глядеть на нее из неприязни было бы еще страннее. В конце концов, впрочем, она пришла к выводу, что привлекает его вниманье, ибо в ней