Наложницы ненависти. Вадим Панов

– ему было все равно.

      – «Вспышка страсти»! Начальная цена…

      – Я же сказал, что если ее нет на месте, значит, ее просто перевесили!

      Двери распахнулись, и собравшиеся изумленно уставились на вошедшего в зал невысокого, абсолютно лысого толстяка, наряженного в оливковый костюм, алую рубаху и желтый галстук. Ботинки клоуна были белыми, в красный горошек, а на пальцах, как привычно отметил бывший карманник Автандил, болталось небольшое состояние.

      – Вот она! – Пришелец пошатнулся, но удержал равновесие и победоносно ткнул указательным пальцем во «Вспышку страсти». – Я же говорил, что найду! Идите все сюда!

      Толстяк рыгнул, и по залу деликатно скользнул легкий аромат коньяка, пребывающего в первой стадии переработки. Пьянтриковский таращился на пришельца в совершеннейшем ступоре. Реакция остальных бандитов мало чем отличалась.

      – Клянусь потрохами Спящего, пьяный кóнец всегда найдет то, что ему надо!!

      Давид Давидович вздрогнул.

      В дверях появились очередные гости: ЧЕТЫРЕХРУКИЙ здоровяк и жилистый, покрытый татуировками коротышка в кожаных штанах, жилетке и красной бандане. Несмотря на крайне неуверенную походку, они умудрялись поддерживать между собой третьего, плотного холеного брюнета в элегантном костюме.

      «Не поддерживать, – машинально поправил себя Пьянтриковский, – а тащить».

      Передвигаться самостоятельно брюнет был явно не способен. Замыкал шествие еще один черноволосый: тощий, как спица, мужчина в расстегнутой почти до пояса рубашке. Его заплетающаяся походка показывала, что он пребывает в той же степени опьянения, что и опередившие его гости.

      – Я устал, – пожаловался коротышка.

      – Цыц! – прохрипел четырехрукий. – Мы пришли.

      С их появлением, помимо коньяка, запахло виски, текилой и водкой.

      – А почему здесь челы? – проныл обладатель красной банданы. – Птиций, зачем здесь челы?

      – Откуда я знаю? – пробубнил толстяк. – Экскурсия у них.

      – А они нас не видят? – поинтересовался коротышка.

      – Ни черта они не видят, – буркнул брюнет в расстегнутой рубашке. – Инга морок навела.

      – А почему они на нас смотрят?

      – Они на «Вспышку страсти» смотрят.

      – Зачем?

      – Нравится.

      – А почему они молчат?

      – И ты заткнись. – Брюнет вытащил из кармана брюк банку пепси-колы и попытался вскрыть крышку. Неудачно.

      – Так, картину нашли, – провозгласил толстяк. – Теперь будите поэта!

      Четырехрукий и коротышка закрепили свою ношу в вертикальном положении и потрепали по щекам:

      – Захар! Захар, мы в музее!

      Голова поэта мерно покачивалась от одного приятеля к другому, но и только. Просыпаться Треми не желал. Брюнет боролся с банкой, толстяк с сомнением взирал на его вихляющуюся фигуру.

      На обалдевших уголовников никто из пришельцев не обращал никакого внимания.

      – Какого… вашу… здесь происходит? –