Срезки. Земля, с которою вместе мёрз. Валентин Колясников

что они, мол, должны не сетовать на трудности, а гордиться таким стремительным развитием района, достижениями цивилизации. Что, мол, какие ещё другие малые народы мира, как наши, могли из общинного уклада жизни так сразу шагнуть в социализм.

      При этом и предшественники, и сама авиловщина не желали признавать разрушающей силу такого преобразования и рассматривали то же оленеводчество как одну из отраслей единого народнохозяйственного комплекса. Такой позиции придерживались и в центре, и в крае. Мало кто задумывался, что оленеводство, промыслы прежде всего – среда обитания малых народов, их образ жизни. И Авиловы Тундрового, Москвы разрушали их. Не только хозяйственным браконьерством.

      Если в начале так называемого освоения края здесь исповедовали берлаговскую мораль, то после ликвидации лагерей стала насаждаться иная мораль, разлагающая здешний генофонд. Причём её проповедниками стали отдельные руководители, их родственники и подчинённые, у которых были большие возможности общения с местным населением.

      Они прилетали на вертолётах в стойбища тундровиков не с продуктами и товарами первой необходимости. Начальники, их жёны и «шестёрки» завозили сюда «огненную воду». Пока такие проповедники вели в яранге или палатке душеспасительные беседы, проявляли показной интерес к самобытности этих людей, их «шестёрки» в других жилищах бойко обменивали товар на товар: тебе бутылка-две водки, мне – хвост[10] песца или соболя.

      Последствия таких проповедей не трудно предугадать. Обобрав людей, «десантники» не задумывались о последствиях содеянного. После их исчезновения из стойбища пастухи с жёнами напивались до чёртиков – они не были адаптированы к этому «стихийному» злу – и в хмельном угаре забывали обо всём на свете. Стада разбредались по тундре, оленей теряли. Случались и трагедии. «Огненная вода» будоражила воображение, которое по трезвости не давало воли эмоциям. В таком состоянии вспоминались даже малые обиды, вплоть до первого колена их предков. Случалось, в ход шли ружья, ножи.

      Авилов не бывал в тундре. Но нередко проповедовал подчинённым своё кредо: «Мы должны чётко усвоить главное в работе с местным коренным населением: точно знать, в какую бригаду везти книги, в какую – водку».

      Всё, о чём написал в ЦК Шадрин, факты его публикаций, как ему позже ответят канцелярским языком, имели место. В беседе с Никифоровым и Запеваловым Авилов не отрицал угроз расправиться с Шадриным как с вредным для партии элементом. Копейкин, напуганный оборотом дела, наговорил на своего коллегу такого, что было и чего не было. Но этот Копейкин выплывет, пойдёт в гору.

      При разговоре с Запеваловым Скачкова Александра Николаевна обратилась с просьбой:

      – Иван Евгеньевич, помогите мне вернуться в школу. Силовые методы, приёмы работы явно не по мне. Вряд ли я в них впишусь. Как говорится, не в свои сани села. Дело не столько в личности Юрия Фёдоровича.

      – В ком же и в чём?

      – Во всех нас.

      – Ну,

10

Хвост – шкурка пушного зверя