Сны о Чуне. Дмитрий Воденников

опять сказал телефон.

      «Ты ее уже купил», – догадалась моя тогдашняя подруга по телефону, и хотя я сказал: «Мне просто везут ее показать», – как сомнамбула я сходил по вечереющей земле в ветеринарный магазин и купил плошку. Зачем плошку? К чему? Снова загадка.

      …Продавцы опоздали. Сперва сказали, что привезут в семь, потом перезвонили, что в восемь, привезли в десять. Я спустился в загустевшее уже лето, в темноту, в фонари, подошел к машине, держа в кармане 11 тысяч. Собачка стоила дорого.

      – Извините, мы опоздали.

      – Ничего, показывайте собаку.

      Из какой-то корзины (кажется, из открывающейся задней части машины, а может, и с последнего сиденья, я не помню) хозяйка достала черную колбасу и показала мне. Я машинально погладил плоскую, как у змеи, голову. И черная колбаса потянулась ко мне.

      – Ой, смотрите! Она вас выбрала!

      Я знал, что она лжет. Кусок летней темноты (немного, правда, темнее самой темной ночной тени этого умершего уже дня) потянулся ко мне, потому что просто устал. Ехать полдня, копошиться в закрывающейся корзине, пищать. Но я взял этого щенка на руки. С каким-то снова сомнамбулическим отвращением протянул деньги, попросил пересчитать и ушел.

      Когда я вошел в квартиру и поставил щенка на пол, он сразу же написал на паркет.

      Начались наши адовые будни.

      Я назвал потом таксу, которую поклялся никогда не покупать, Чуней.

      Всего лишь одна буква.

      Буква разницы.

      Но сперва имени у нее не было.

      Вы должны помнить одно: собака не должна ни при каких обстоятельствах спать с вами. У нее есть место. Пусть там и спит. Когда вы уходите, щенка лучше всего запирать в клетку. Или, если вы хотите, чтоб у него было больше свободы, в вольер.

      Я не спал всю ночь. В прямом смысле этого слова. Не то что засыпал и просыпался. Я как оловянный солдатик (только лежачий) не заснул ни на минуту. Нет, безымянная собака в кухне не визжала: я ее убаюкал, огородив тяжелыми коробками, организовав что-то типа манежа. Который она не перескочит, не сможет: она же маленькая. И очень гордился, что такой умный. Даже уже стал писать в уме первые страницы книги «Вы все дураки, а я великий кинолог», прислушиваясь к могильной тишине через две двери.

      Она спала без звука, и вдруг я поймал себя на мысли, что не сплю, потому что считаю: вот еще один час Кузя (или Машка, я еще не знал, что через два дня окончательно остановлюсь на глупом имени Чуня, которое похоже на валенок) благополучно проспала. А вот еще один. Вот у всех в первую ночь собаки кричат, стонут, плачут, и их, сломавшись на втором часу ора, берут в кровать или кладут рядом. На пол. Но у меня не забалуешь. Лежит за стеной и сопит в две дырки. (Наверное.)

      Завтра будет ад, но хоть она выспится, – с не присущим мне неэгоцентризмом думал я.

      Да, я знал, понимал, что часов в пять она меня разбудит утробным – похожим на кошачий вой – плачем. Но сердце у меня замирало от нежности. «Вот и третий час проспала», – продолжал считать я.

      Когда она завопила в пять с чем-то, я злорадно подумал: «А я как будто сплю.