Э-балты. Рассказы из Латвии, Литвы и Эстонии. Сергей Терешенков

не было такой газеты, она называлась «Эдаси Коммунизмилэ»35.

      – Не суть. Теперь о том, что не знают и не печатают. Насколько мне известно, он переводил из эстонской поэзии по подстрочникам Фелиссы, объездил с ней пол-Европы, не только Эстонию, получал субсидии от правительства. Пока он оставался с Фелиссой, все складывалось неплохо.

      – Ну да, не считая того, что они висели над пропастью в Сербии, попали в бухарестское землетрясение, а в Кишиневе его чуть не закололи кинжалом! Фея Эйоле36! Сегодня нет, а завтра есть. Он помирал от тоски: в Петербурге и Москве его на руках носили, а здесь те же аллеи, море, кусты…

      – Хотелось бы мне знать, сколько таких фей он поймал в тех же кустах и темных аллеях!

      – Тьфу! Разве можно сравнивать Ору с Новгородчиной? «Я снова вижу реки русские – Нелазу, Суду и Шексну…» Не прелесть ли?

      – Смесь эстонского с вологодским! «Давно я местность эту знаю. Ее я вижу часто в снах…» Одна любовь не исключает другую: неужели Северянин Вас не убедил?

      – «Нет, я не беженец, и я не эмигрант, – Тебе, родительница, русский мой талант…», и вот еще: «Когда чужбина доконала мысль мою, – И как, Россия, я тебе и что спою?»

      – Вы бы еще «Приветствие Союзу» процитировали! Советская критика, ей-богу! Здесь он только пробует дно шестом, чтобы не увязнуть в болоте, а там хлюпает по кочкам, не разбирая пути! И Раскольников, допрашивавший его о статусе и позже сам оказавшийся в похожей ситуации, уже сгинул в болоте до него: некому донести, что отверг предложение проехаться по СССР. Стыдно!

      – А что ему оставалось? Неотапливаемый дом…

      – …женщины все эти бесконечные. Остановиться, раз писать после слов, вроде: «Вот ты какая: Вся такая, как надо!» – нельзя. Вообще эта Вера…

      – Да уж!

      Балтийский путь

      Входная дверь была не заперта. Нос разъедал запах молока, дыма и дерьма. Половицы нервно скрипели под тяжестью шагов. Юстас постучал.

      – Да?! – послышалось из комнаты.

      Юстас потянул на себя ручку, обновив нижним краем борозду в коричневой краске. Он с трудом продрался через тюль защитной занавески. Потревоженные мухи зажужжали в разные стороны.

      – О, какие люди! Садись! – просиял Шарунас. – Как раз чай вскипел.

      – А твои где?

      – На речке. Ну рассказывай!

      – Да потихоньку… Я вот что зашел. Ты завтра собираешься?

      – Конечно, мы всей семьей пойдем. Хочешь с нами?

      – Не знаю, не знаю… Но ты сам рассуди: зачем им разрешать?

      – Может, совесть проснулась наконец, – сжал на столе кулаки Шарунас.

      – На твоем месте я не был бы так наивен.

      – Что-то я не пойму, к чему ты клонишь. Или ты забыл своего деда в безвестной сибирской могиле? Или тебе безразличны тысячи и тысячи таких же сгинувших?

      – Все я помню! И деда, и в одну ночь побелевшую мать, и издевки в школе… И именно поэтому нельзя допустить повторения. Свобода ведь не навсегда.

      – Не навсегда,

35

«Edasi Kommunismile» – «Вперед к коммунизму» (эст.).

36

От ei ole – нет (эст.). «Фея Eiole» – название стихотворения и сборника Игоря Северянина (1922).