.

за рехнувшегося, а собаки наверняка разорвут штанины, даром что они узкие и короткие. В итоге решено было заготовить смесь дома и принести ее в школу, с тем чтобы загримироваться перед самым выходом на сцену, как это делают настоящие артисты.

      Собственно говоря, никакой такой сцены в нашей школе не было. А был просто довольно широкий и длинный коридор, который перед представлением на две трети заставлялся скамейками и стульями для зрителей, остальная же часть без всяких подмостков превращалась в импровизированную сцену для выступающих. Не было и кулис. Артисты появлялись прямо из дверей седьмого «б» класса, расположенных позади сцены, в торце коридора. Чтобы всем было видно, на первые ряды садили ребятню из младших классов, а старшеклассники и родители располагались в средних и задних рядах. Если какой-то артист был слишком малоросл либо по ходу действия присаживался или ложился на пол, то сидевшие в задних рядах вставали с мест и даже поднимались с ногами на скамейки, чтобы лучше разглядеть из-за голов происходящее на сцене.

      И вот, наконец, наступил вечер того памятного дня. Все было готово к представлению. Прибыв в школу в нормальной одежде, я быстро переоделся в «костюм» – облачился в кургузый клетчатый пиджачок – дыра на дыре, натянул узкие штанцы-дудочки и солдатские бахилы. Кудри мои стояли высокой копной. Лицо лоснилось от сажи, смешанной с вазелином, на черном фоне жемчужной белизной блестели зубы и посверкивали в сумеречном свете ламп вдохновенные глаза.

      В полной боевой готовности прохаживались по седьмому «б» классу и мои помощники – Ванча Теплых, Витька Пугачев, Вылка Григорьев, Валька Гужавина, Ирка Глушкова… Ребята были в своих обычных залатанных рубашках и пиджачишках, но в высоких шляпах-цилиндрах и с хлыстами в руках; девчонки – в белых ситцевых платьях, если и не в новых, то в свежевыстиранных, аккуратно подштопанных, и тоже в шляпах, но не в цилиндрах, а в широкополых, блинчатых, сделанных из жесткой бумаги и раскрашенных в яркие цвета.

      Все они должны были изображать американских богачей, праздную публику, чтобы резче подчеркнуть социальный контраст между надменными белыми эксплуататорами и бесправным Черным Томом, загнанным в угол жестокими плантаторами и куклусклановцами. Моя постановка, собственно, была неким моноспектаклем, театром одного актера. Лишь я произносил сквозной монолог и слова от автора, сопровождая их определенными действиями, остальные же были статистами, по сути имели немые роли, если не считать нескольких жалких реплик, часто ограниченных междометиями. Ходом пьесы им предписывалось появляться только в некоторых местах моего монолога и прохаживаться по сцене парами и поодиночке, разыгрывая зевающих сытых бездельников. В основном – молча. На репетициях у них все выходило довольно правдоподобно, за исключением разве того, что общепризнанный школьный комик Ванча Теплых иногда пересаливал. Представляя спесивого буржуа, он так задирал нос, при этом брезгливо оттопыривая нижнюю