Виктория. Ольга Пустошинская

ты родился…

      – В тридцать четвёртом году.

      – Нет, ты родился в две тысячи десятом, – поправила Вика.

      Мальчик рассмеялся:

      – Вы что, тётя, таких цифр не бывает!

      – Всё правильно, он в тридцать четвёртом родился, – подтвердила его мать.

      Вика отбросила одеяло, оставшись в джинсах и толстовке, и бросилась к выходу. Надо найти свой вагон!

      Она протискивалась среди людей и тюков к выходу, выскочила в тамбур, полный табачного дыма: там курили двое мужчин. Дверь в буферную зону оказалась закрытой. Вика дёрнула раз и другой…

      – Ты куда, там закрыто! – сердито сказал один из мужчин, видимо, проводник.

      – Мне надо выйти! – Вика дёргала ручку.

      – Надо так надо, сейчас открою. – Проводник достал из кармана ключ и отпер другую дверь, что вела наружу. – Пять минут стоять будем, потом крикнешь – отопру. Меня Николаем зовут.

      Вика спустилась с подножки и побежала вдоль состава, наталкиваясь на людей, навьюченных мешками и узлами. Второй, третий, четвёртый вагон… Вот и её пятый.

      Вика остановилась, тяжело дыша. «Её» вагон ничем не отличался от вереницы своих тёмно-зелёных собратьев образца 1940 года. Кирпичного цвета покатая крыша блестела от влаги, на ней торчали вентиляционные «грибки». Из окошек с деревянными рамами на неё с любопытством поглядывали пассажиры.

      Это дурной сон, это не может быть правдой!

      Поезд лязгнул, дёрнулся и подался назад. Это отрезвило Вику: перспектива остаться на вокзале раздетой была ужасной.

      Она побежала изо всех сил назад, замолотила кулачками по двери вагона. И испугалась, что ей не откроют, как тем отчаявшимся людям:

      – Николай, откройте!

      Но дверь с лязгом открылась, к Викиному облегчению, проводник помог подняться в вагон и сразу запер за ней.

      – Набегалась? – спросил он. – Кипяток искала? А чего без кружки?

      – Мне нужно в Москву…

      – Все из Москвы, а ты в Москву? Подожди, война кончится – вернёшься.

      – Вы не понимаете, мне надо назад!

      – Где уж понять… Эх, молодо-зелено! – вздохнул проводник.

      Поезд зашипел и тронулся, набирая ход…

      Из приоткрытой двери уборной шёл едкий запах мочи. Вика заперлась там, привалилась спиной к стене, закрыла глаза. Голова кружилась, снова подступила тошнота. Запах нечистот усилил позывы, Вика согнулась, и её вырвало в металлическую грязную раковину.

      Она долго умывалась ледяной водой, пока не заломило лицо и руки.

      Вздрагивая от озноба, Вика сняла толстовку с британским флагом и надела её наизнанку: так не было видно картинки, а лишние расспросы ни к чему. Она расстегнула плоский фитнес-браслет и сунула в карман джинсов. Золотой крестик на витой цепочке – подарок матери – спрятала под майку.

      В купе её ждали.

      – Я уже начала волноваться, думала, что вы отстали, – с облегчением сказала мама Серёжи, и Вика опять подумала, что у неё удивительно мягкий и добрый голос. И лицо красивое, с большими выразительными глазами, очень напоминающее Татьяну Самойлову в фильме «Летят журавли».

      – Мы