Посвящается дурам. Татьяна Шереметева

не оказаться рядом с ней, и я тут же становилась центром притяжения, понятно, что не женского, а мужского внимания. А ей жизнь в который раз предлагала обычно вакантную позицию летописца чужих побед.

      Мы были одиноки. То есть одинока была она, а я до жуткого холодка свободна. Познакомились мы десять лет назад. И чего и кого только за это время в моей жизни не произошло! Я объездила мир, пережила тысячу и одно романтическое приключение, сделала убедительную карьеру. Не буду из скромности уточнять, какую именно.

      Жизнь удивляла и иногда радовала.

      Как-то вдруг выросла моя девочка, которую я любила до обморока, как и всякая вполне сумасшедшая мать…

      Я видела, что детка моя некрасива, но это ничуть меня не расстраивало. Самое главное, она уже полностью ориентировалась в том особом мире, где не нужно знать законы физики, чтобы создавать вокруг себя электрическое поле под высоким напряжением. И совсем необязательно помнить правила валентности и молекулярной диффузии, чтобы управлять некоторыми химическими реакциями.

      За своего котёнка я могла быть спокойной. В сочетании с умной головкой её внешность будет ей прекрасным помощником в будущей жизни. Моей дочери не придётся со стороны наблюдать за чужими состоявшимися судьбами. Свои победы она организует сама, и моя помощь ей вряд ли понадобится. Да, забыла: «Симону де Бовуар» я на всякий случай запихнула подальше на верхнюю полку – нам с ней не по пути.

      Но было у меня и еще кое-что. На финишной прямой, когда личная свобода начала перерастать в обыкновенное женское одиночество, я, как в последний вагон уходящего поезда, как в последнюю шлюпку с тонущего «Титаника», просто впрыгнула в удачное замужество. Е-е-сть! Да, теперь у меня есть всё, чтобы считать, что жизнь удалась.

      …И когда мы встречались, я даже стеснялась своих очевидных преимуществ – того, что называется «успехами в работе и счастьем в личной жизни».

      А у неё жизнь стекала по каплям изо дня в день, из года в год, собираясь в мелкую стоячую лужицу прожитых лет. И в этом покое было действительно что-то безнадёжное.

      Тихая работа за копейки в серьёзной закрытой организации, тихая, навечно прибранная квартира, где скорбно шуршит тихая мамаша, которая всегда имеет вескую причину чувствовать себя самой несчастной. В этой тишине, нищете и безнадёжности она жила и умудрялась сохранять чувство этой самой жизни.

      Когда она, попыхивая сигареткой и поблескивая очочками, жизнерадостно улыбалась на один бок и небрежно спрашивала меня, как там мои «делишки», мне хотелось дать ей медаль «За личное мужество»: в её жизни не менялось ничего.

      Ну вот, личный паровоз на всех парах приближался к верстовой отметке с роковой цифрой «сорок», а управляться со своей жизнью она ещё так и не научилась. Всё, что когда-либо происходило в её жизни, было задумано и осуществлено её матерью.

      Когда она была маленькой, мать решила, что надо учить языки, и отдала дочь во французскую спецшколу, что была неподалеку от их коммунальной квартиры на Кропоткинской.

      Потом мать выплакала на работе отдельную квартиру, и из центра они переехали в Бутырское захолустье, где старый механический завод, парфюмерная фабрика «Свобода» и знаменитая тюрьма врезались Бермудским треугольником в унылые жилые застройки. Мать оставила дочери ее французскую школу. Начались поездки на автобусе и чтение учебников в метро.

      Вопрос с выбором института не стоял. Мать уже много лет работала секретарём у самого главного начальника той самой серьёзной закрытой организации. Не то что бы начальник так уж дорожил своим бестолковым и не очень грамотным секретарём, но удалить от себя женщину, которая претендовала на абсолютное первенство по несчастьям, просто рука не поднималась. И как можно отказать, когда это крошечное создание, жалобно сложив на отсутствующей груди свои лапки, опять начинает просить, нет, не за себя, а за любимую и единственную дочь.

      С университетом помогли не сразу. Сначала год пришлось поучиться на вечёрке, потом её легонько подтолкнули – для придания ускорения – на дневное отделение. Мать могла устроить экономический факультет, хотя сама дочка предпочла бы что-нибудь менее нудное, ну, например, исторический.

      После окончания университета работа нарисовалась по той же схеме все в той же маминой организации. Планы на рабочий коллектив мать возлагала большие. Солидные все люди, в основном мужики при дорогих галстуках и разных там «лонжинах» и «брайтлингах», на собственных автомобилях и с выездами в престижную – не какую-нибудь – заграницу по работе и просто на отдых.

      Но мужики продолжали ездить на своих авто и не торопились предлагать подвезти её дочь. И вообще ничего не торопились ей предлагать. Дочь вместе с матерью возвращалась на маршрутке с работы домой, вместе ужинали. Потом мать смотрела телевизор, а дочь читала у себя в комнате. В одиннадцать укладывались спать.

      Надежды на замужество тихо хирели, как ничьи столетники и традесканции на подоконниках серьёзной закрытой организации.

      Но вот жизнь расправила