Славянин. Александр Владимирович Забусов

покосился и обуглился, но не до конца, удерживал двускатную крышу, изначально покрытую крашенной дранкой, теперь всю в прорехах. От крыльца в его центральной части, остались, наверное, одни воспоминания, можно только домыслить какой он был до пожара. Это ж, в какой год его попасть угораздило, если на Руси деревни жгут за здорово живешь? Особо набожным никогда не был, но сейчас осенил себя крестным знаменем, поклонился «погорелице», тем самым выражая скорее уважение стойкости строению, чем верованию во что-то небесно-высокое. На задних «дворах» заметил пару сараев нетронутых огнем по причине того, что поставили их на отшибе и огонь чудом не смог до них дотянуться.

      «Вот, так компот! Что за невезуха такая? И куда теперь идти прикажете, считай почти раздетый, ночь на дворе?»

      Лихой сдвинулся с места, побрел к одному из сараев, отсутствие стены на котором,  показывало, что прежний хозяин почти под самый потолок завалил его сеном.

      «Перекантуюсь до утра, а там видно будет», – решил он.

      Несмотря на усталость, развел костер. Ощущая голод, ножом вскрыл банку рисовой каши с бараниной, «НЗ» сохраненный чисто случайно. С аппетитом умял полухолодный продукт. Через нору проделанную в сухом сене вполз в импровизированную берлогу, обвалил за собой лаз и свернувшись в позу эмбриона отключился. Заснул.

      * * *

      Метель, начавшаяся с приходом ночи, к утру разгулялась не на шутку. Ветер за стенами завывал так, словно за оконцем затянутым бычьим пузырем проснулось неведомое чудовище. Беловод проснулся среди ночи. Старость! Он уж привык чувствовать непогоду загодя, не хуже волоха мог определить, что вытворит природа. Теперь уж не заснуть! Отбросил с себя покрывало из шкур, уселся на лавке, потянувшись, достал поленце, бросил в почти затухшую жаровню, за ним второе. Искры от соприкосновения дерева с угольями вырвались к невысокому потолку, закопченному в месте костровища, в светлую ночь кляксой отмеченному на обчищенной от коры древесине. Ночь не успела сожрать тепло в избушке, языки нового пламени осветили нехитрый интерьер комнатушки. Прошел к столу, сунул горящую щепку в светильник на столешнице, поджег. Теперь и пламя на столе отпугнуло, разогнало по углам темень. Хозяин жилища грузно осел на скамейку, рукой подпер лоб на буйной головушке.

      –У-у-му-у! – вырвался из глотки ни то стон, ни то тихий вой.

      Нет, не от боли страдал Беловод. Что ему боль? Он стар, но крепок и умел, вот только беда, не скакать ему по половецкому полю на горячем скакуне, не водить вороп к кочевьям и вежам степняков! Он последний из рода воинского сословия поместных бояр. Его предки два века тому, пришли в Гардарики с Халегом, с ним осели в северных землях, где стал княжить их вождь. Варяжский князь прославился вещим знанием, Царьградским походом, склонил под свою власть многие племена и народы в своем княжестве, и всюду за ним в его дружине следовали мужи Беловодового корня. Минуло время, нет уж Халега на этом свете, а трое его сынов разделив меж собой отчину, разошлись по разные стороны, дали новую поросль