Некромант. Новелла о непутёвой ученице. Игорь Осипов

и моя, воздвигались по большей части вдоль берега, на вечнозелёных холмах.

      Я мог бы взять колесницу, но мне по нраву пешие прогулки, такие как сейчас.

      Таколя всю дорогу молчала, таращась на кипящие жизнью и утопающие в зелени улицы, удивлялась огромным гроздьям винограда, свисающим с овитых лозой плетёных заборчиков, шарахалась от трудящейся нежити.

      Умертвия, возвращённые к жизни усилиями некромантов, таскали тяжёлые тюки, амфоры и корзины, перекапывали землю и поливали сады. Худые до невозможности трупы с медными, серебряными либо просто деревянными масками вместо лиц пугали её.

      Зато Мира не замолкала.

      – Дядь Ир, а когда мы пойдём в гильдию?

      – Завтра.

      – А когда мёртвых оживлять начнём? – спросила она, сорвав с нависшей над дорогой ветки сочную грушу.

      Кожура под её тонкими пальцами лопнула, и по рукам побежал сок.

      – Точно не завтра. Завтра мы тебе книги в библиотеке возьмём. Купим ритуальные принадлежности. Да и вообще, замолкни. Голова болит.

      – Да-а-а? – ехидно протянула Мираэль, а потом ухватилась рукой за колючий стебель розы, растущий вдоль дороги.

      – Мира! – закричал я, схватившись за своё запястье.

      – Нить Миссаны снимешь?

      – Нет! – огрызнулся я. – Теперь я в ответе за тебя и не хочу, чтоб что-то случилось.

      – А так?

      Племянница подняла с дороги гвоздь и ткнула себе в бедро. Было видно, что она стиснула зубы от боли и захромала.

      – Нет, – дёрнулся я, – я лучше откажусь от тебя. Отдам другому на попечение. Например, магистру Тулию.

      – Да ты рехнулся! Все знают, что он извращенец! У него наложницы мёртвые! Я к нему не пойду! – закричала Мира, указав рукой куда-то в сторону, словно именно там находился мой коллега.

      – Тогда к магистру Маркерию Край.

      – А этот старый, как какашки Первого бога! Он даже двух слов связать не может.

      – Он сильнейший в окру́ге.

      – Он был им полвека назад!

      – Тогда прекрати дурью маяться, – произнёс я.

      Дальше мы некоторое время шли молча. Но это молчание, как ни странно, прервала не Мира, а Таколя.

      – Гашпадин, дажвольте ваплош? – наконец, осмелев, осторожно заговорила она, когда наше путешествие уже подходило к концу.

      – Да, спрашивай.

      – Жачем у них машки на личщэ?

      – Когда кто-либо из нашего народа умирает, то тело не предают погребению, а поднимают и вновь заставляют приносить пользу обществу. И чтобы лица родственников и друзей не сильно бередили душу, их закрывают. Сначала ведь мертвяков использовали там, где даже каторжане мёрли, как мухи, от непосильного труда, либо в виде солдат первой линии, ведь никому неохота махать киркой в угольной шахте, таскать по болотам бревна или получать первые удары вражеских копий и стрел. Это потом стали закупать для быта.

      – Гашпадин, а что вы тагда земле пледалёте?

      – Во-первых, мы не хороним, а сжигаем, а во-вторых, нежить