Наука любви (сборник). Овидий

Стикс дозволит исход – поплывем и по Стиксу!

      Новый пишу я закон смертной природе моей».

      Часто беда изощряет умы. Возможно ли верить,

      Чтобы шагнул человек ввысь по воздушной тропе?

      Вот он перо за пером слагает в небесные весла,

      Тонкими нитями льна вяжет одно к одному;

      Жарко растопленный воск крепит основания перьев;

      Вот уж подходит к концу новоизмышленный труд.

      Мальчик веселый меж тем и пером забавлялся, и воском,

      Сам не зная, что в них – снасть для мальчишеских плеч.

      «Это, – молвил отец, – корабли для нашего бегства,

      Это единственный путь к воле и отчей земле.

      Всюду – запоры Миноса, свободен лишь воздух небесный;

      Мчись по свободному ввысь, воздух полетом прорви!

      Пусть, однако, тебя не влечет ни тегейская дева[62],

      Ни Волопас, ни его спутник с мечом – Орион:

      Только за мною одним устремись на полученных крыльях —

      Я – впереди, ты – вослед: в этом – спасенье твое!

      Если эфирный поток вознесет нас к недальнему солнцу —

      Знай, не вынесет воск солнечных жарких лучей;

      Если же крылья у нас заплещут над самой волною —

      То маховое перо взмокнет от влаги морской.

      Посередине держись! Лишь бойся недоброго ветра —

      Пусть лишь попутный порыв дует в твои паруса».

      Эти слова говоря, он ладит на мальчика крылья,

      Новым движениям плеч учит, как птица птенца;

      Сам на свое надевает плечо рукодельные снасти

      И в неизведанный путь телом парящим плывет.

      Срок полета настал. Отец целуется с сыном,

      Не высыхает поток слез на отцовских щеках.

      Холм был пониже горы, но повыше гладкой равнины —

      Здесь для двух беглецов горестный путь начался.

      Крыльями движет Дедал, озираясь на крылья Икара,

      И не сбиваясь с пути, правит и правит полет.

      Радует двух беглецов новизна, развеваются страхи,

      Мчится отважный Икар, сильным крылом шевеля.

      Видит летящих рыбак у воды с дрожащей удою,

      Видит, и зыбкую трость в страхе роняет рука.

      Наксос, и Парос, и Делос, любезный кларосскому богу,

      Минули; с левой от них Самос прошел стороны,

      С правой виднелся Лебинт и рыбная Астипалея

      И подымался из вод остров Калимны лесной.

      Вдруг юнец, по пылкости лет опрометчивый ранних,

      Выше направил тропу, долу оставил отца;

      Скрепы расслабились, воск растекся от ближнего солнца,

      Ветра не может поймать взмах торопливой руки;

      В ужасе он с высоты глядит в просторное море,

      В сердце – трепетный страх, ночь наплыла на глаза,

      Тает воск, бьет юнец бескрылыми воздух руками,

      Чувствует смертную дрожь, не в чем опору найти.

      Рушится он, крича: «Отец! Отец! Погибаю!» —

      И захлестнулись слова темно-зеленой волной.

      А злополучный отец (уже не отец!), восклицая:

      «Где ты, сын мой Икар? Где, под какой ты звездой?

      Где

62

Тегейская дева – нимфа Каллисто, превращенная в созвездие Большой Медведицы (см. «Метаморфозы», II, 401–533).