Anabasis. Право на настоящее. Игорь Чураков

открыл, пролистал. Это было старое академическое издание Омара Хайяма, тонкая черная книжка годов еще пятидесятых, с факсимильными переводами в приложениях. Вот взгляд цепляет резкая, чернильная вертикаль, отчеркнувшая слева какие-то строки. Эти строки я помню до сих пор:

      Быть довольным одной костью, как стервятник,

      Лучше, чем быть прихлебателем у презренных людей.

      Воистину, есть свой ячменный хлеб лучше,

      Чем питаться киселем низких людей.

      Работал мой папа конструктором жидких реактивных двигателей в секретном оборонном предприятии. До этого был военным летчиком, разбился в тренировочном полете и был комиссован. В то время, в конце пятидесятых, шли масштабные хрущевские сокращения в армии. Сколько помню, дома по вечерам он читал и писал. Всю свою недолгую жизнь папа собирал книги по истории, философии, искусству. На них он тратил, наверное, все свои деньги. Мама говорила, что папа нашел что-то неправильное у Карла Маркса и пишет книгу по этому поводу. Для меня, пионера семидесятых, это было нечто совсем невероятное – ошибки у Маркса!

      Подобный поиск истины плохо совмещался с карьерой конструктора жидких реактивных двигателей в советской «оборонке». Папой всерьез заинтересовались. Это был конец семидесятых годов, время массовых посадок инакомыслящих. Кого-то сажали в тюрьму, кого-то – в психбольницу. Многие не выдерживали и кончали с жизнью; например, выдающийся философ Эвальд Ильенков, да и не один он. Моего отца продержали какое-то время в психбольнице в Орловке, под Воронежем. В памяти сохранилось, как мы с мамой приезжали его навещать.

      Последний раз я видел папу в июне семьдесят девятого года. Поздно вечером он вышел из нашего домика на заводской турбазе, где мы отдыхали вдвоем, сказав, что ему надо срочно ехать. Больше папу никто никогда не видел. Спустя два десятилетия, уже в девяностые годы, разные люди, отдыхавшие в те дни на турбазе, говорили мне про машину и людей из органов в тот вечер. Все они очень просили, чтобы информация осталась между нами, чтобы я никому на них не ссылался. Прошло много лет: разбирая папины архивы, я нашел письмо из академии наук СССР с сообщением о получении его рукописи. Дата на штемпеле была за неделю до исчезновения отца.

      Главной папиной ценностью была свобода мысли и самостоятельность. Прошло много лет, но эти подчеркнутые строки в книге стихов Хайяма до сих пор стоят у меня перед глазами; как будто папа, пусть не из этого, так из другого мира, все-таки успел передать мне нечто важное.

      Как показал весь ход последующей жизни, это ощущение свободы оказалось буквально впечатано мне в сознание, никогда его не покидая. С детства и до сих пор отчетливо и регулярно вижу сны: отрываюсь от пола, работаю руками, как в брассе, и поднимаюсь вверх, выше и выше. Солнышко, ветер в лицо, кажется, для человека ничего проще и естественней быть не может.

      Другая установка, прошедшая красной нитью сквозь все мое существование – неодолимое стремление к жизни.