Лето бабочек. Хэрриет Эванс

такими взрослыми. Я могла это делать. Но когда он иногда смотрел на меня и наши глаза встречались, это было пугающе – как смотреть в зеркало на свой самый глубокий страх, – и я не могла (и сейчас не могу) выдержать мысли об этом, о том, как хорошо он меня знает и как мы все еще понимаем друг друга, потому что финал был таким ужасным, полным злости, уныния и ненависти.

      Это была моя вина. Мне всегда было нужно что-то, о чем подумать, к чему придраться, и наш неорганизованный брак, муж, которого никогда нет дома, который флиртует и выпивает со всеми подряд, который не смог помочь мне так, как я впоследствии того хотела бы, – все это, кажется, было моим любимым занятием. Я настолько освоила его, что получила бы пять на экзамене.

      – Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел! – кричал он на меня однажды, когда он забыл про мой день рождения и я весь день пролежала в постели. – Ты, мать твою, пытаешься заставить меня тебя ненавидеть, а я не буду.

      Любила ли я его? Да, очень. Болезненно. Любил ли он меня? Да, я знаю, что любил. Так что же пошло не так? Не думаю, что любви достаточно. Не думаю, что мы были готовы. Мы думали, что это наша судьба, влюбиться такими молодыми, вот так пожениться. Я думала, что рождена для этого, книжная, тихая девочка, которая, в общем, и не жила – я верила, что настало мое время летать. Я ошиблась: я думала, он меня спасет, заполнит все дыры. Вы не можете просто попросить кого-то сделать это для вас. Вы должны сделать это вместе. Это я ушла от него, это я переспала с другим – я нарочно это сделала. Я честно считала, что так будет лучше всего, предупреждающий удар, чтобы уберечь саму себя от разбитого сердца, прежде чем он поймет, что он мог поступить лучше для себя и пойти найти себе кого-нибудь. Ох, это так глупо, писать обо всем этом, но так оно и было.

      Мне было больно вспоминать об этом, и сейчас, когда я смотрела на него, я все еще помнила ощущение прикосновения его кожи к моей… его руки. Его улыбку. Как счастливы мы были. Как много раз он смешил меня; никто так не мог, ни до, ни после.

      – Послушай, – сказала я наконец, – мы можем пойти выпить в пятницу на день рождения Малка. Но только если ты потом кое-что сделаешь. Есть одно дело. Тогда, по крайней мере, там будет кто-то, кто компенсирует мне, что подвыпившие эля криминальные репортеры будут звать меня куколкой.

      – Договорились, – сказал он, и мы улыбнулись друг другу, кивнув.

      Цинния прервала нас:

      – Грэхем как раз говорил, что у Дилайлы в следующем месяце будет несколько лекций, в Оксфорде. Мы должны пригласить его на ужин. Мы не можем бросить тебя голодать, дорогой Грэхем.

      – О нет! – смущенно сказал Малк.

      – Будет здорово, Малк, – сказал Себастьян, пихая его рукой. – Эй, мне понравилась та заметка, которую ты написал для «Таймс» на прошлой неделе.

      – Дом ужаса рядом с нами? О да! – Малк кивнул с удовольствием, и когда они начали обсуждать это, я пожала плечами, говоря про себя: Как хорошо! Какой чудесный денек для прогулки. Как мило увидеться с Себастьяном и так с ним хорошо поболтать. И Джуди, и Шарлотта, и Марк – даже Цинния; она не так уж плоха…

      И