Темные небеса. Андрей Столяров

бормочет:

      – Да поняла, поняла…

      – Ну тогда – все. – Дядь Леша кладет руки на руль. – Как там Гагарин сказал, «Поехали!».

      Урчит мотор, дядь Леша отжимает сцепление, маршрутка осторожно переваливает с тротуара на проезжую часть, колеса соскакивают с поребрика, салон слегка вздрагивает, и Лизетте, прильнувшей к окну, кажется, что вместе с ним вздрагивает весь мир…

8

      Андрон сидит, прижав ладони к коленям, и старается, чтобы вид у него был естественный. На самом деле это не просто. Внутреннее напряжение дает о себе знать. Конечно! В такие административные выси он еще не взлетал. На первый взгляд, кабинет самый обычный: полированный стол с круглой лампой, с календарем, с держателем для авторучек и карандашей, еще один столик сбоку, поменьше, на который водружен большой монитор, в углу – тумбочка, где поблескивает электрочайничек и несколько чашек, шторы на окнах, стандартный, из трех матовых дисков светильник на потолке. Ничего особенного. Разве что вместо ламината – паркет, и разве что дверь, в которую он из приемной вошел, закрылась мягко и плотно, исключив какое-либо проникновение звуков изнутри и извне.

      И все же чувствуется, что кабинет этот пропитан властью. Воздух здесь будто из электричества: вот-вот засверкают по всей шири его обжигающие, мелкие искры. Андрон, как и многие, знает, что это не простой кабинет. Именно сюда спускается президент, чтобы в тесном кругу, где можно разговаривать откровенно, обсудить назревшие стратегические вопросы. По слухам, именно здесь в напряженные дни присоединения Крыма, когда в Черное море выдвинулся для демонстрации силы американский военный эсминец, один из новейших имеющихся на вооружении США, обсуждался тяжелый вопрос: насколько далеко мы можем зайти в ответных действиях? Вот когда действительно полыхали электрические разряды. Вот когда жутковатый, сухой треск заглушал голоса. Мы не нападаем, мы защищаемся, сказал тогда президент. Он тер серые щеки, в складках отливающие желтизной. Набрякли под глазами мешки. В четыре часа утра вопрос был решен. Через сутки российский бомбардировщик СУ-24М имитировал на эсминец боевую атаку, одновременно вырубив на подлете всю корабельную электронику, после чего тот, ковыляя, покинул Черное море.

      – Так в чем все-таки состоит главная трудность? – негромко спрашивает Скелетон.

      Отвечать надо сразу, кратко и четко. Раздумья и длинные объяснения воспринимаются им как признак некомпетентности. Оргвыводы могут последовать незамедлительно. Никто не умеет так быстро и беспощадно избавляться от ненужных людей, как этот немногословный и очень сдержанный человек. Поэтому Андрон одним абзацем формулирует мысль: главная трудность переговоров заключается в том, что арконцы ни под каким видом не передадут нам своих технологий: разрыв знаний слишком велик, есть риск, что посыпятся целые секторы мировой экономики, мы просто не сможем выкарабкаться из-под обломков.

      – А что там наш российский эксперт? – спрашивает Скелетон. – Он реально осознает, какая задача поставлена перед ним?

      В руках у него появляется карандаш, и Скелетон начинает его тупым, круглым концом постукивать по полированной