Трамвай «Желание». Теннесси Уильямс

моего приезда. Ну, а теперь… посмотрите только! Не комната – игрушка. И уж теперь так и поведется, у меня на этот счет строго… Не знаю, с чем это смешивают… или прямо так? М-м-м… сладко. Очень сладко… Ужасно сладко… Ба, да это же ликер… ну конечно! Да, да, так и есть – ликер.

      Митч только проворчал что-то.

      Боюсь, вам он будет не по вкусу. Попробуйте все-таки, а вдруг – понравится?

      Митч. Сказано вам было – не надо мне ничего из его запасов; сколько раз повторять! Да и вам нечего налегать, раз это его, а не ваше. Он и то уж жалуется, что вы набросились на его виски, как бешеная кошка.

      Бланш. Что за бред! И вы еще повторяете… вот уж чему никогда бы не поверила. Но я-то выше этого и не удостаиваю такое подленькое оговаривание даже ответа.

      Митч. Х-ха!

      Бланш. Что все это значит? Вы что-то задумали. По глазам вижу…

      Митч (вставая с постели). Что ж мы все сумерничаем?

      Бланш. А мне так больше нравится. В сумерках как-то уютней.

      Митч. Да я, кажется, так ни разу и не видел еще вас при свете.

      Бланш беззвучно рассмеялась.

      Ну да, ни разу.

      Бланш. В самом деле?

      Митч. Днем – ни разу.

      Бланш. И по чьей же вине?

      Митч. Днем вы не желаете показываться – все время так.

      Бланш. Да что вы, Митч, ведь днем вы на заводе.

      Митч. Но ведь есть же воскресенья. Сколько раз я вас звал в воскресенье погулять днем, и вечно у вас наготове отговорка. До шести вас не вытащишь, а там, глядишь, всегда найдется местечко, где света поменьше…

      Бланш. Сами вы что-то темните, Митч, – никак не возьму в толк, что у вас на уме.

      Митч. Да ничего особенного, Бланш. Просто я хочу сказать, что до сих пор так и не имел случая разглядеть вас по-настоящему. Так давайте-ка включим свет, а?

      Бланш (испугана). Свет? Какой еще свет? Зачем это?

      Митч. Ну, хоть вот эту лампочку под бумажным фонариком… (Срывает фонарик с лампы.)

      Бланш (ахнула и на миг словно онемела от ужаса). Зачем же так?

      Митч. А чтобы разглядеть вас как следует, без дураков.

      Бланш. Как-то даже и не верится… вы что, и правда решили поглумиться надо мной?

      Митч. А это не глумление – просто реализм.

      Бланш. А я не признаю реализма. Я – за магию.

      Митч смеется.

      Да, да, за магию! Я хочу нести ее людям. Заставлю их видеть факты не такими, как они есть. Да, я говорю не правду, не то, как есть, а как должно быть в жизни. И если тем погрешила, то будь я проклята именно за этот грех – ничего не имею против… Да не включайте же вы свет!

      Митч подходит к штепселю. Включает свет и пытливо смотрит на нее. Бланш кричит, закрывает лицо руками. Он выключает свет.

      Митч (медленно, с горечью). А вы, оказывается, постарше, чем я думал, да ладно, это бы еще куда ни шло. Но все остальное… Господи! Звон о старомодности ваших идеалов, эта баланда, которую вы тут травили все лето. Ну, что вы – не девочка, что вам уже не шестнадцать, я, конечно, и сам соображал. Но я был таким дураком и верил, что вы со мной играете без обмана.

      Бланш. А кто вам сказал, что я «играю» краплеными? Мой любящий