33. Виктор Улин

спуск своей «мосинки».

      Левым ухом, свободным от блютуза, услышал перезвон внутренних пружин, понял, что дальше выбирать нельзя.

      – Fertig, – сказал я очень спокойно, хотя хотелось крикнуть что было мочи. – Los, Steffen.

      – Zu Befehl, – так же спокойно ответил напарник.

      Прежде, чем до меня долетел услышал полицейский вой, террорист в прицеле резко повернул голову направо.

      Блестящий «Кольт» сам собой оторвался от виска кассирши.

      Мой палец сам собой дожал спуск.

      Винтовка сама по себе грохнула и ударила мне в плечо.

      3

      Я высунулся из окна.

      До сих пор, проведя на горячем подоконнике бог знает сколько времени, я не видел, происходящего на улице. Не видел даже Штеффена, хотя он находился под окном, будучи ответственным за все, что сделаю я. Я или рассматривал в тубус оптики внутренности супермаркета или, закрыв глаза, думал и разговаривал через блютуз. Возня снаружи никак не влияла на результат того, что случится внутри, не давала ничего, и я не отвлекался от своей задачи. Я слился с винтовкой, сам превратился в ее дульный срез и остальное меня не волновало.

      Но теперь все было кончено.

      Внизу началась мирная суета – именно мирная, а совсем не такая, какая бывает, когда за темными стеклами в любой момент могут кого-то убить.

      Бойцы антитеррора в черных формах устремились внутрь магазина, секунд через десять дверь распахнулась, оттуда хлынули заложники.

      Я сработал на совесть, как всегда. Точнее, сработала моя винтовка, тоже найденная на оружейном складе во Франции.

      Взяв ее на плечо, я вышел из комнаты.

      Полицейский, сидевший в прихожей, вопросительно взглянул снизу вверх. Я молча кивнул и шагнул на площадку.

      Дверь соседней квартиры открылась, появились хозяева этой, которая смотрела окнами на супермаркет и была освобождена для моей работы. Женщина в переднике, чуть моложе спасенной кассирши, и светловолосый мальчишка посмотрели на меня внимательно. Я криво улыбнулся и погладил парня по голове. После пули, посланной в чью-то голову, прикосновение к живому оживило. Оба что-то заговорили – не ответив, я повернулся и зашагал вниз по лестнице.

      Больше всего сейчас мне хотелось напиться.

      Автомат Калашникова при стрельбе напоминал машину по постановке дымовой завесы. Винтовка Мосина имела минимальный форс пороховых газов из затвора, но все равно я чувствовал, что кисло пахну порохом, и от этого запаха меня мутило.

      Убивал я ради жизни, но к убийствам так и не привык. Впрочем, привыкнуть к такому нормальный человек не мог, а ненормальным я не был.

      Снаружи сияло солнце; его не волновало, что несколько минут назад кто-то висел на волоске от смерти. Впрочем, если бы этот вопрос волновал хоть кого-то, кроме тех, которые уже висят, смерть давно бы прекратила попытки.

      Подъезд выходил во двор, дом прятался в общей структуре. Пока я выбирался на улицу и, показывая раздобытый Штеффеном аусвайс, миновал кордоны, у супермаркета начало устанавливаться