Юмористические рассказы. Михаил Зощенко

управдом, упал навзничь.

      – Вяжите, – говорит, – меня, люди добрые, сознательные граждане. Я, – говорит, – за воду деньги собрал, а те деньги на прихоти свои истратил.

      Ну, конечно, жильцы навалились на управдома, стали вязать. А собачища тем временем подходит к гражданину из седьмого номера. И теребит его за штаны.

      Побледнел гражданин, свалился перед народом.

      – Виноват, – говорит, – виноват. Я, – говорит, – это верно, в трудовой книжке год подчистил. Мне бы, говорит, жеребцу, в армии служить и защищать отечество, а я живу в седьмом номере и пользуюсь электрической энергией и другими коммунальными услугами. Хватайте меня!

      Растерялся народ.

      «Что, – думает, – за такая поразительная собака?»

      А купец Еремей Бабкин заморгал очами, глянул вокруг, вынул деньги и подает их агенту.

      – Уводи, – говорит, – свою собачищу к свиньям собачьим. Пущай, – говорит, – пропадает енотовая шуба. Пес с ней…

      А собачища уж тут. Стоит перед купцом и хвостом вертит.

      Растерялся купец Еремей Бабкин, отошел в сторону, а собака за ним. Подходит к нему и его калоши нюхает.

      Заблекотал купец, побледнел.

      – Ну, – говорит, – бог правду видит, если так. Я, – говорит, – и есть сукин кот и мазурик. И шуба-то, – говорит, – братцы, не моя. Шубу-то, – говорит, – я у брата своего зажилил. Плачу и рыдаю!

      Бросился тут народ врассыпную. А собачище и воздух некогда нюхать, схватила она двоих или троих – кто подвернулся – и держит.

      Покаялись эти. Один казенные денежки в карты пропер, другой супругу свою утюгом тюкнул, третий такое сказал, что и передать неловко.

      Разбежался народ. Опустел двор. Остались только собака да агент.

      И вот подходит вдруг собака к агенту и хвостом виляет. Побледнел агент, упал перед собакой.

      – Кусайте, – говорит, – меня, гражданка. Я, – говорит, – на ваш собачий харч три червонца получаю, а два себе беру…

      Чего было дальше – неизвестно. Я от греха поскорее смылся.

1923

      Любовь

      Вечеринка кончилась поздно.

      Вася Чесноков, утомленный и вспотевший, с распорядительским бантом на гимнастерке, стоял перед Машенькой и говорил умоляющим тоном:

      – Обождите, радость моя… Обождите первого трамвая. Куда же вы, ей-богу, в самом деле… Тут и посидеть-то можно, и обождать, и все такое, а вы идете… Обождите первого трамвая, ей-богу. А то и вы, например, вспотевши, и я вспотевши… Так ведь и захворать можно по морозу…

      – Нет, – сказала Машенька, надевая калоши. – И какой вы кавалер, который даму не может по морозу проводить?

      – Так я вспотевши же, – говорил Вася, чуть не плача.

      – Ну, одевайтесь!

      Вася Чесноков покорно надел шубу и вышел с Машенькой на улицу, крепко взяв ее под руку.

      Было холодно. Светила луна. И под ногами скрипел снег.

      – Ах, какая вы неспокойная дамочка, – сказал Вася Чесноков, с восхищением рассматривая Машенькин профиль. – Не будь вы, а другая – ни за что бы не пошел провожать. Вот, ей-богу, в самом деле.