На перекрестье дорог, на перепутье времен. Галина Тер-Микаэлян

за мной, – тихо, но властно проговорил он и, взяв ее за руку, вывел из храма.

      Покорно следуя за ним, она переступила порог казавшегося пустынным дома и, высвободив руку, повернулась к нему.

      – Ты… в этой одежде, – голос ее задрожал от ужаса и… еще какого-то непонятного ей чувства, – грех, Господи, какой грех!

      – Знаю, – глухо ответил он.

      – Зачем ты привел меня сюда?

      – Я… – в голосе его слышалось замешательство: – Не знаю. Я видел тебя во время литургии и… потом. Ты приходишь к полунощнице и остаешься почти до рассвета. Ты молишься. Я только хотел сказать… хотел спросить – о чем?

      – Ты хочешь меня исповедать, Србазан хайр? – в голосе Анаит звучала горькая ирония. – В этой одежде, не подобающей ни твоему имени, ни твоему званию? Или ты хочешь прочесть мне стихи?

      Он прижал ладонь ко лбу, хрипло сказал:

      – Я, наверное, безумен. Все эти годы… Твой образ, твое имя…

      Анаит вскинула голову.

      – Нам не о чем говорить, Торос, ты сам навеки попрощался со мной много лет назад.

      Она умолкла, луна, скользящая по небосклону, неожиданно заглянула в окно, осветив лицо неподвижно стоявшего перед ней человека. Тоскливая усмешка искривила его губы, глаза лихорадочно горели.

      – Что же ты в таком случае не уходишь, Анаит? Я ведь тебя не держу.

      – Я…

      Словно молния ударила между ними, протянув руки, они бросились друг к другу. Когда Анаит пришла в себя, он лежал рядом, обессиленно прижав голову к ее плечу. Осторожно высвободившись, она села, и огляделась. Его лицо в лунном свете казалось совершенно белым, с губ сорвался стон, он прошептал ее имя. Анаит охватил ужас, вскочив, она бросилась прочь, забыв даже оправить свою одежду. К счастью, никто ей не встретился по дороге к дому, а сонный сторож, открыв дверь, вернулся в свою кровать, даже не взглянув на воротившуюся из церкви родственницу хозяев.

      Спустя три недели караван Гургена Юзбаши доставил Анаит в Карс. Плача от радости, она обнимала мужа, детей и Нур, и ее решимость признаться во всем Багдасару таяла с каждой минутой. Ночью, лихорадочно прижималась к нему, словно пыталась вознаградить за все время вынужденного воздержания, твердила:

      – Я поправилась, я совсем поправилась!

      Вскоре после возвращения домой Анаит почувствовала себя беременной. Только для ребенка Багдасара было еще слишком рано.

      Дети часто появляются на свет раньше времени, кроме преданной Нур никто ничего не заподозрил. Глядя на новорожденного, точную копию своего родного отца, Анаит испытывала смятение. Когда же он вдруг заплакал, и бровь его, приподнявшись, переломилась пополам, она перевела взгляд на стоявшую рядом с ее кроватью Нур – та тоже пристально смотрела на мальчика. Решительно отстранив ребенка, Анаит велела:

      – Попроси моего мужа прийти. Немедленно.

      Нур не двинулась с места, лицо ее приняло каменное выражение.

      – Нет, –