На перекрестье дорог, на перепутье времен. Галина Тер-Микаэлян

во время патараг (армянская литургия) принять святое причастие…»

      Ванкский собор едва вмещал собравшихся на патараг. Кроме представителей известнейших армянских фамилий Тифлиса, в храме собралось все богатое купечество города, позади теснились ремесленники и простые торговцы. Запел хор, но Мариам продолжала торопливо шептать в самое ухо Анаит, с любопытством поглядывающей на окружающих:

      – Вон там, видишь, сам Дарчо Бебутянц, – она повела глазами в сторону окруженного родственниками пышно разодетого армянина, – последний мамасахлис Тифлиса. А вот там, – еле заметный кивок головой, – князь Согомон Аргутян, племянник покойного католикоса Овсепа Аргутяна. В его доме Овсеп и скончался, до сих пор твердят об отраве, а кто подложил…. Ах, смотри, смотри, это же сам Нерсес!

      Разговоры стихли, приблизившись к алтарю, молодой священнослужитель с величавой осанкой на глазах у народа омывал кончики пальцев, а Анаит внезапно почувствовала, что сердце у нее оборвалось и стремительно несется в пропасть.

      «Торос…. Нет, такого не может быть!»

      Подавшись вперед, она смотрела широко открытыми глазами, но еще не верила.

      – Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя, – гулко отдавался под сводами храма голос Нерсеса.

      «Узнает он меня, если увидит? Господи, защити от грешных мыслей!»

      Нерсес, благословляя, осенил собравшихся крестом, и в этот момент их с Анаит взгляды встретились. Дьякон, получая приветствие, поразился, как холодна вдруг стала длань, которую он целовал. На краткий миг Анаит показалось, что сознание оставило ее, а когда она пришла в себя, пел хор, и Нерсес тихо молился. Вновь взгляды их скрестились, и лишь Анаит заметила, как дрогнула чаша в руках гордо стоявшего на возвышении викария.

      «Пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов…»

      Собравшиеся оживились и начали многозначительно переглядываться, когда Нерсес упомянул в молитве имя русского императора Александра с семейством прежде имени католикоса. Первым причастился князь Согомон Аргутян, потом Дарчо Бебутянц, за ними потянулись остальные желающие вкусить святых даров. Мариам гордо подвела маленькую Тагуи, потом причастилась сама, за ней, не поднимая глаз, подошла Анаит. В эту минуту она чувствовала себя величайшей грешницей.

      – Сегодня я, приняв причастие, словно воспарила, – восторженно щебетала за ужином полная впечатлений Мариам, – будто свет в душе зажегся.

      – В Нерсесе Аштаракеци сила великая, – соглашался с женой Гурген, – умен. Только непременно врагов себе наживет, кажется, уже с Согомоном Аргутяном слегка повздорил – намекнул, что тот святые дары присвоил, которые его покойный дядя Овсеп Святому Эчмиадзину вез.

      Мариам ахнула:

      – Грех-то какой! – словно желая получить поддержку, она взглянула на Анаит и в первый