Теща. Виктор Улин

прямоугольного сечения. Ты посмотри – сверху оно и сейчас круглое. Там, где лежит на нижнем, набегает. А снизу – в той части, где не видно – почти плоское.

      – Ясно, – кратко ответил я.

      Я понял одно: Костя вдруг сделался прежним и его понесло.

      Я уже не задавал вопросов, он говорил сам; мне оставалось лишь слушать поток его речи.

      –…Ты знаешь, какая у женщины кожа? Очень разная, это только кажется, будто везде одинаково гладкая. На самом деле все зависит от места… Вот возьми, например, эту ногу. Погладь ее сверху от колена – чистый шелк. А проведи по обратной стороне – она вовсе не гладкая… Так же ягодицы. Нежная кожа сверху и шероховатая там, чем сидит…

      Я слушал, и слушал.

      – А грудь… Грудь. Грудь!!! Это вообще самое великое чудо! Она никогда не бывает одинаковой. Кожа такая тонкая, что видно, как жилочки сбегаются к соску….

      Облизнув губы, он пояснил:

      – Правда, это у матери видел, с ней все было в темноте.

      Девица в сером плаще переложила ноги по-другому.

      – Сверху грудь кажется атласной… Но ты ее возьми и подними – и увидишь, что снизу она тоже шероховатая и даже чуть более темная. И еще… Грудь потеет, как и все прочее, но никогда не нагревается; она всегда остается прохладной, даже если становится влажной.

      Костя перевел дух и опять поправил очки.

      –…И вообще, Леша… Женское тело – это такая приятная вещь, что…

      Длинноногой сидеть ей надоело, или пришло время идти по делам. Она встала, сверкнула трусиками из-под не сразу одернутой юбки и быстро зашагала прочь.

      Я отметил, что мой друг как-то сразу сник.

      –…Но…

      Я молчал, почему-то боясь следующих Костиных слов.

      – Знаешь, Лешка, – сказал он с такой горечью, что мне стало жутко. – Вроде все так здорово – я вот теперь все это знаю не теоретически. Но стало как-то ужасно. Раньше было лучше, если честно.

      Мне хотелось задать прямой вопрос, но я не решился.

      – Лучше, – повторил Костя. – Лучше получать меньше, но ни от кого не зависеть, понимаешь?

      – Понимаю, – кивнул я, хотя ничего не понимал.

      – Всему свое время. Вот я раньше жил – имел, что имел и был счастлив, как малосольная пиписька. А сейчас, когда ее… посношал… мне опять кого-то хочется по-настоящему. А где? кого? Такую же искать? что-то не тянет. Наши девчонки… Ну, вот, например, ту же Горкушку я могу хоть завтра отодрать на третьем этаже около кабинета химии. Но не хочу. Зачем мне это нужно? И вообще, на таких, которые дают кому ни попадя, мне смотреть страшно, я в них все болезни вижу известные и еще сто неизвестных.

      Костя помолчал, провожая глазами парочку четвероклассниц в бантами в косичках.

      – И потом ты ведь знаешь, у меня возраст… В моей старой школе был случай, один пацан справлял день рождения, пришла девица, сама на все согласилась – а потом подала заявление. Ему уже исполнилось сколько надо, а ей еще нет. Он попал под статью и сидит теперь в колонии, причем во взрослой, и его там имеют все подряд, потому что так заведено. Искать девчонку постарше, какую-нибудь студентку? Но нахрена я ей нужен? Не нужен я ей ни на хрен.

      Я