Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской. Александра Шахмагонова

толком. Ты же знаешь, на какие спектакли я хожу.

      – Вот именно, знаю, потому и послал тебе билет. Ну а второй – у меня. Тоже хочу взглянуть на двух богинь сцены.

      – Неужели Надежда Самойлова выступает? Но ведь…

      – Да, да, да! Она выступает вместе с сестрой Верой. Но это не спектакль. Это бенефис. Ты, видно, просто приобретая билеты на спектакли с её участием, не обратил внимание на этот театральный праздник.

      И вот они с приятелем сидели в зрительном зале, сидели близко к сцене, в партере, на третьем ряду. Приятель позаботился и средств не пожалел.

      А сестры продолжали блистать. И зрительный зал оглашался поздравлениями и приветствиями восхищённых зрителей и искренне поздравляющих актрис коллег.

      – Боже мой, боже мой! – шептал Макшеев. – Как мне увидеть её, как подойти, как заговорить?

      Зеленский, несколько чопорный, снисходительный, словно покровительствующий над приятелем, тронул его за руку:

      – Подожди. Сейчас не спеши со своим букетом. Всё после, после. Вот закончится бенефис, и давай прямо за кулисы.

      – Нет, нет, что ты, я не могу. Не решусь.

      – Стыдись! Лейб-гвардия! В бою не боялся, а тут.

      – Тут дело другое.

      – Хорошо, пойду с тобой, но чтоб делал, как я скажу!

      Они с трудом пробились за кулисы. Желающих попасть туда было ещё больше, чем тех, кто рвался на сцену во время антрактов, засыпая цветами именинниц.

      Повезло. Надежда Самойлова, отделавшись от очередного поздравителя, направилась к своей гримёрной.

      Тут Зеленский и заговорил с ней:

      – Несравненная! Выслушайте лейб-гвардию, приносящую вам свои поклонения!

      Надежда Васильевна остановилась и с интересом посмотрела на офицеров.

      – Отважный георгиевский кавалер, презиравший смерть в бою и крушивший десятками недругов, не решается обратить на себя ваше внимание. Выслушайте его…

      Надежда Самойлова. Неизвестный художник

      И, резко толкнув в бок Макшеева, мгновенно удалился.

      Они остались один на один, но совершенно ясно, что остались на какие-то мгновения. Уже слышался шум шагов, уже спешили новые и новые поздравители. Просто какое-то чудо, что выдалась минутка, одна минутка, а может, и того меньше.

      Макшеев потом не мог вспомнить, что он говорил, вряд ли могла доподлинно запомнить и Надежда Васильевна Самойлова.

      Он вручил букет, наверно, самый великолепный из всех, что она видела в тот вечер, хотя и другие старались, не скупясь, удивить её.

      – Позвольте, позвольте видеть вас, говорить с вами…

      – А я и не запрещаю, – улыбнувшись, сказала Самойлова, а сама подумала: «Вот так дела. Жених не видит такого поклонения, а то бы…»

      Она не успела додумать, в чём бы заключалось это «а то бы», потому что новая волна почитателей всё смешала и всё закружила.

      Макшееву оставалось скромно удалиться. Зеленский встретил его в вестибюле.

      – Ну что, о встрече договорился?

      – Она сказала, что не запрещает! Но почитатели не дали назначить.

      – Не запрещает? – услышали они голос офицера своего