ГИПЕРБОЛА ЖИТИЯ. Владимир Анатольевич Маталасов

значит, интересовалась? Со свечой работала.

      – Нет, с хфакелом! И молод ты ещё со мной таким тоном разговаривать, сопляк. Ты ещё только под стол начинал ходить, а я к тому времени уже вкушала…

      – А чавой-то это ты вкушала?

      – А вкушала я плоды своей привлекательности.

      – Она как! Ой-ой!

      – Вот так. И не ойкай мне тут. Бывалочи этак правую бровь выгну дугой. Левым плечом поведу. Как бы невзначай малость бедро правое оголю. Глядь, а у кавалеров-то моих тут же все пуговицы враз на штанах так и отскакивают, так и отскакивают. Ох, какá была я сексуальна в девках-то, такá уж сексуальна…

      – Хватит тень на плетень наводить, Фёкла, – запротестовал дед Пескарь. Ему уже до чёртиков надоела эта бессмысленная перепалка.

      – Да я шутю! Нешто гости не понимают?

      – Ты нам лучше того, что-нибудь закусить приготовь, – посоветовал дед. – А то я тут вот, ядрён корень, бутылочку первачка с собой…

      – Ну, что я говорила? – обратилась Фёкла Авдотьевна к гостям. – Рекомендую: Макар Макарыч Магарыч – ветеран труда, по совместительству – передовой самогонщик и «первахом-наливахом».

      – Шоб ты ночью по дороге шла и спотыкалась! – не вытерпел дед Пескарь. – Отцепишься ты когда-нибудь от меня или нет. Неси что-нибудь закусить, коза бодючая. Гости ждут.

      – А может в избу пройдём? – предложила хозяйка. – Заодно и повечеряем.

      От ужина отказались. Хозяйка быстренько собрала на стол. Выпили по первой, за приезд, закусили.

      – За приятное, значит, знакомство! – прозвучал второй тост. Выпили, закусили.

      Третий тост опустошил бутылку.

      – Хорошо пошла под закусь, родимая! – похвалил Иван Абрамыч. – Пральн я грю, Манюнь?

      – Однозначно! – слегка заплетающимся языком подтвердил Чубчик.

      – А у меня ещё кое-что есть, – заговорщески объявил дед Пескарь и извлёк из внутреннего кармана старого пиджака чекушку. – Не так много, правда, но всё-таки. Это специальная лечебная настоечка, – пояснял он, разливая её в стаканы. – Рецепт от бабушки по настоятельному требованию моего дедушки. Так помянём же добрым словом наших бабушков и наших дедушков.

      Выпили, оздоровились, закусили. Посудачили ещё немного о превратностях быта деревенского, тепло распростились и стали расходиться ко сну. Где-то перебрехивались собаки. Со стороны деревни доносились приглушённые переливчатые звуки гармоники, сопровождаемые залихватскими перепевами молодых голосов и звуками отбиваемой чечётки.

      – Ну что? Пора и баиньки, – заявил Иавн Абрамыч. – Пошли укладываться.

      – А темень-то какая на дворе, – вторил Манюня. – И небо чёрное, как унтер-офицерский сапог.

      Заботливой рукой хозяйки на сеновале давно уже было заготовлено место ночлега в виде разостланного брезента с двумя подушками и стёганым одеялом.

      – Благодать-то какая, а, Абрамыч! – умилялся Чубчик. – Умереть, не встать! Где ещё такую найдёшь? Один воздух чего только стоит. У меня аж всё обмякло.

      – Это уже плохо! – заметил