Отважные мореплаватели. Редьярд Киплинг

меня. Зовут меня – Мануэль, я со шхуны «Мы здесь» из Глостера. Скоро будем ужинать!

      Казалось, у этого человека было две пары рук и железная голова. Он не удовлетворился тем, что трубил в свой рог, но испускал ещё резкий, пронзительный крик, терявшийся в тумане. Гарвей не мог сообразить, сколько времени продолжалась эта забава, потому что в ужасе откинулся назад. Ему чудилось, что он слышит выстрел, звук рога и крики. Несколько голосов заговорили сразу. Гарвея положили в какую-то мрачную нору, дали выпить чего-то горячего и сняли с него платье. Он крепко уснул.

      Когда мальчик проснулся, то ждал звонка к первому завтраку на пароходе, удивляясь, что его каюта вдруг уменьшилась в размерах. Повернувшись, он увидал, что находится в узком треугольном углублении, освещённом висячей лампой. За треугольным столом, около печки, сидел юноша его лет, с полным, красным лицом и серыми искристыми глазами, одетый в синюю куртку и высокие сапоги. Несколько пар такой же обуви, старая шапка и носки лежали тут же, на полу, вместе с чёрными и жёлтыми вощанками. Всевозможные запахи смешивались тут: особенный и присущий вощанкам запах, вместе с запахом свежей и жареной рыбы, краски, перца и табака. Надо всем этим царил запах судна и солёной воды. Гарвей с отвращением заметил, что спал без простынь и лежал на грязном мешке. Движение шхуны не походило на движение парохода. Она скользила и вертелась, шум воды долетал до его ушей, и волны тихо рокотали около киля. Все это привело юношу в отчаяние и заставило его вспомнить о матери.

      – Лучше себя чувствуешь? – спросил его мальчик, усмехаясь. – Хочешь кофе?

      Он принёс полную чашку чёрного кофе.

      – Разве у вас нет молока? – произнёс Гарвей, оглядывая ряд скамеек, словно ожидая найти там корову.

      – У нас не бывает ничего подобного до половины сентября, – возразил мальчик. – Кофе хороший, я сам заваривал!

      Гарвей молча выпил чашку, затем мальчик принёс ему блюдо с ломтями свинины, которую он с удовольствием съел.

      – Я высушил твоё платье, – сказал мальчик, – оно все сморщилось. Повернись-ка, я взгляну, не ушибся ли ты?

      Гарвей вертелся в разные стороны, не помня себя от обиды.

      – Ничего! – весело произнёс мальчик. – Теперь иди на дек. Отец хочет взглянуть на тебя. Я его сын – Дэн, я помогаю повару и исполняю всю чёрную работу. С тех пор как уехал Отто – он был немец, ему было двадцать лет, – здесь не осталось мальчиков, кроме меня. Как это тебя угораздило свалиться в море в такую тихую погоду?

      – Вовсе не тихую, – сердито возразил Гарвей, – было ветрено; я страдал морской болезнью, меня перебросило через перила!

      – Море было тихо в эту ночь, – сказал мальчик. – Если ты это называешь ветром, – он свистнул, – тогда ты мало смыслишь! Ну, живо иди! Отец ждёт тебя!

      Подобно многим плохо воспитанным юношам, Гарвей никогда в жизни не слышал приказаний, за исключением долгих рассуждений о добродетели послушания. Мистрис Чейне жила в вечном страхе за своё здоровье, так как у неё бывали сильнейшие нервные припадки.

      Гарвея