Где-то гремит война. Виктор Астафьев

из мужиков не знал, что Илька затянул самую любимую бабушкину песню.

Долгожданный баркас

      Вся жизнь на плоту смешалась, как только показался вдали баркас. Его тянули две лошади, а за кормовым веслом стоял мужчина и покрикивал. Нос суденышка шибко зарывался в воду, оставляя после себя мелкую волну и мутную полосу. Лошади шли по колено в воде там, где нависали кусты, а миновав их, выбирались на берег и облегченно фыркали. Коновод (он же киномеханик) с закатанными по колено штанами сидел на одной лошади верхом и время от времени покрикивал во все горло. Лошади прядали ушами и спокойно делали свое привычное дело.

      Завидев плот, лошади туго натянули постромки и прибавили шагу. Они знали, что здесь уж точно будет остановка и отдых.

      А с плота в семь голосов раздавалось:

      – Жмите, милые! Подналяжьте! Ждем не дождемся!..

      На баркасе, в корме, откидным барьером был отгорожен ларек. За прилавком хозяйничала дородная круглолицая сибирячка, известная по всей реке под именем Феша. На самом деле ее звали каким-то другим именем, в котором даже буквы «ф» не было.

      Здесь же находился и кассир сплавной конторы, во время рейса исполняющий обязанности рулевого. Он выдавал зарплату.

      Получка везде есть получка. Даже здесь, на плоту, она была праздником. Зажав деньги в горсть, сплавщики наседали один на другого, пытаясь продвинуться поближе к Феше, и говорили ей комплименты. Даже молчаливые братаны и те широко улыбались и придумывали сказать чего-нибудь веселое.

      Феша похохатывала и отшучивалась. Между делом она била по рукам тех, кто переходил дозволенные границы.

      Мужчины гоготали.

      – Нам только и радости, что ущипнуть тебя, Фешенька. Уж потерпи, пострадай за опчество.

      – Да у вас, у леших, ногтищи-то чисто багры, вся в синяках сделаюсь, пока по реке проеду.

      – Ну-к что ж, такая ваша женская планида.

      – Не завлекай мужиков-то, а дело делай, смутительница, – напустился на Фешу Исусик.

      Продавщица зачерпнула из мешка медной тарелкой куски сахара и, ставя гири, отрезала:

      – Чего раскудахтался? За свою бабу не пугайся, она у тебя в мослах вся, а щиплют за что есть ухватиться, – и при этом Феша так повела своими пышными достоинствами, что мужики защелкали от восхищения языками: «Корпусная баба!»

      – На казенных-то харчах и моя бы раздобрела, – промямлил сконфуженно Исусик, но мужики уже не обращали на него внимания.

      Они просились в помощники к Феше.

      – Возьми хоть до Шипичихи, я те сахар нагребать стану и крупу, – приставал к Феше дядя Роман, – а то к нам на плот переходи, в полном достатке будешь!

      Дерикруп, поддерживая просьбу дяди Романа, с выражением прочел:

      …Мы, дети вольные эфира,

      Тебя возьмем в свои края,

      И будешь ты царицей мира,

      Подруга вечная моя!..

      – Во-во, царицей будешь, – подтвердили мужики.

      Но Феша не соглашалась быть царицей и съездила тарелкой по голове Дерикрупа, пытавшегося шепнуть ей что-то