Безумная Лючия. Дон Нигро

Всегда обожал. Почему ты задаешь мне эти нелепые вопросы? Твой отец от тебя без ума. Это все видят.

      ЛЮЧИЯ. С того места, где я сижу, этого как раз и не видно. Ты вот все время заботишься о папе, а он все свое время тратит на написание белиберды.

      НОРА. Белиберды? Это не белиберда. Твой отец – гений, Лючия.

      ДЖОЙС (кружит по кабинету, тогда как БЕККЕТ прилагает невероятные усилия, дабы записать все слово в слово). А достопристойный уважайнейший коротышка-поскакун, который когда-то вонзил шип своей речи, исчез (ушел без разрешения, не раскрыв на прощание пороки Оцерковленной голубки) с осклизлой фузии этой земли, этой звездной равнины южного неба, в которую превратил себя, полностью и бесследно (мать книги с веником для пыли, стирает текст, очищая листы под обложкой), для щекотания спекулятивных мнений.

      ЛЮЧИЯ. И что в написанном им ты действительно понимаешь?

      НОРА. Это тут причем? Никто ничего не понимает.

      ЛЮЧИЯ. Тогда как они узнали, что он – гений?

      НОРА. Человек в здравом уме может положить всю жизнь на написание книг, которые никому не понять, только если он гений.

      ЛЮЧИЯ. Но, может, он не в здравом уме? Может, он безумен?

      ДЖОЙС. Всю ночь купались в бушующей стихии, бушующе стихийные, стихийно бушующие.

      НОРА. Твой отец не безумен. А теперь, приободрись и, как хорошая девочка, почисти картофель. (Уходит на кухню).

      ДЖОЙС. Страдая ерундой, нечего выглядеть так, будто вы только что с оргии.

      Картина 5

      (ЛЮЧИЯ обращается к зрителям, тогда как Беккет и ДЖОЙС продолжают работать).

      ЛЮЧИЯ. Когда я наблюдаю, как они работают вместе, два худых, близоруких ирландца, чуть безумных, полностью поглощенных сохранением белиберды для вечности, во мне закипает дикая ярость. Ох, если ты какой-нибудь мужчина хоть раз посмотрел на меня, как это двое смотрят на эту проклятую «Работу в работе». И при этом, какими бы близкими они ни казались, что-то мой отец держит при себе, а обожание Беккета иной раз сходит на нет.

      БЕККЕТ (читает записанное). Кварк? молвят лиликэп, шимусы и шустрилы. Заходите. Словеса и зануды, хрипит она.

      ДЖОЙС. Захрдите?

      БЕККЕТ. Да. Шимусы и шустрилы. Заходите. Словеса и зануды, хрипит она.

      ДЖОЙС. Я не говорил «заходите».

      БЕККЕТ. Говорили. Я услышал, что вы сказали, и записал.

      ДЖОЙС. Заходите? Нора, я говорил «заходите»?

      НОРА (выходит из кухни). Что?

      ДЖОЙС. Я говорил «заходите»?

      НОРА. Только что сказал. Или ты не слушаешь себя?

      ДЖОЙС. Нет, вчера, когда диктовал мистеру Беккету?

      НОРА. Да откуда мне знать, что ты говорил вчера? Или ты думаешь, я обращаю внимание на то, что ты говоришь?

      ДЖОЙС. Вчера, ближе к вечеру? К нам кто-нибудь приходил?

      НОРА. Только посыльный со старыми сапогами от Эзры Паунда. Почему этот человек всегда присылает нам сапоги? Он идиот?

      ДЖОЙС. Тогда понятно. Парнишка постучал в дверь, когда я диктовал, я сказал «заходите», а мистер Беккет со свойственной ему скрупулезностью, записал это слово.

      БЕККЕТ. Моя ошибка. Извините. Я его вычеркну.

      ДЖОЙС.