Воздух, которым ты дышишь. Франсиш Ди Понтиш Пиблз

Мария даш Граса. Очень скоро тебе придется уважать мужа, и если ты не станешь его слушаться, то он может обойтись с тобой еще хуже.

      Граса вышла из конторы спотыкаясь – бледное лицо, глаза блестят. Мы спустились к реке и сели у воды.

      – Ненавижу это место! – выкрикнула Граса.

      – Я тоже, – сказала я, хотя мне не с чем было сравнивать Риашу-Доси.

      Не было у меня и надежды когда-нибудь покинуть его. Сбежать я могла только в музыку, которую мы слушали в гостиной господского дома днем и возле рабочих бараков – по ночам.

      Однажды ночью мы с Грасой подобрались так близко к костру, что почти ощутили его жар. Внезапно рядом с нами возник Старый Эуклидиш. Он грубо схватил меня за локоть и вытащил из укрытия.

      – Уведи ее домой, Ослица, – велел он мне, кивая на Грасу. – Ей сюда нельзя.

      – Тебе тоже, – огрызнулась я.

      Эуклидиш занес иссохшую руку. Я зажмурилась, приготовившись к удару. Но, прежде чем Эуклидиш успел ударить меня, Граса приказала:

      – Уходи! Ты портишь музыку.

      Рабочие оборвали песню и уставились на нас. Кое-кто из служанок уже бежал к своим комнатушкам на задах господского дома, опасаясь, что Граса донесет на них.

      Эуклидиш отпустил меня и улыбнулся Грасе:

      – Простите, барышня! Вам помешал шум? Мы станем играть потише, спите спокойно.

      – Я не хочу спать, – заявила Граса. – Я хочу слушать. – Она поправила шаль и вышла к костру. – Продолжайте, – сказала она. – Как будто меня здесь нет.

      Рабочие повиновались. Зазвучали скучные песни, восхвалявшие работу и Господа. Пели принужденно, как в церкви, и разошлись раньше обычного. Мы побрели к дому, Граса зябко куталась в шаль.

      – Ненавижу этого дурака Эуклидиша. Заведут теперь псалмы. И никогда больше не будут петь как раньше.

      – Может, нам просто не стоит ходить туда?

      – Теперь точно надо ходить, Дор. Решат, что я испугалась этого старого осла.

      Я покачала головой и сказала:

      – Да, будем ходить как ходили. Но, может быть, не сидеть там втихаря? Может, нам тоже петь?

      Граса остановилась.

      – Они каждую ночь поют разное. Я не запомню слова, не смогу петь вместе с ними.

      – Мы и не будем петь с ними, – согласилась я. – Они будут петь для нас, давать нам то, чего нам хочется. Но им тоже кое-чего хочется, и мы им это дадим.

      – Например?

      – Радио, – ответила я.

      Прислуге не разрешалось ходить в хозяйскую гостиную слушать вечерние радиопередачи. Кое-кто прятался под дверью, надеясь что-нибудь уловить. На кухне служанки приставали ко мне, выспрашивая последние новости: А правда, что женщинам скоро разрешат голосовать? Сколько народу погибло из-за оползней на юге? Неужели в Сан-Паулу действительно построят метро? Рабочие жили еще дальше от радио, но они знали о его существовании и тоже интересовались миром за пределами Риашу-Доси.

      На следующий день мы с Грасой слушали радио внимательнее,