Кенгуру на фресках. Александр Павлович Никишин

разрешений и закрытие глаз. Шершень любил красоту музыки в камне и мог позволить себе наслаждаться ею в личном обладании.

      Высоченный кирпичный забор с металлическим лесом пик, оплетенных стальными, вычурными кружевами скрывал подробности красоты строения от посторонних глаз. Место было выбрано так, что полностью разглядеть это архитектурное творение можно было разве, что с вертолета.

      Когда прибыли на место, бесчувственную женщину усадили в кресло каталку, которую Шершень собственноручно покатил в одно, лишь ему известное в этом особняке, место.

      Женщина пришла в себя к вечеру.

      Солнце садилось. Розовые предзакатные лучи проникали сквозь сводчатую изразцовую крышу, изображавшую кущи эдемского сада. Для Шершня это помещение его особняка, куда прочим, кроме глухонемой горничной, доступ был закрыт, служило как бы парадизом собственного производства.

      Женщина непонимающе огляделась, попыталась встать и обнаружила, что пристегнута за запястья и лодыжки к своему ложу прочными ремнями.

      –Что происходит?– спросила она со спокойствием, которого Шершень, исходя из прошлого опыта, никак не ожидал от нее.

      Он был готов к истерике, к виду конвульсивных движений в тщетных попытках освободиться от пут, к угрозам, к слезам с мольбами отпустить, не трогать, но не такого холодного спокойствия.

      –Как бы тебе сказать, дорогая?– Шершень замялся. Её красота до сих пор действовала на него сногсшибательно. – Одним словом, ты мне понравилась. Очень…

      Он почувствовал как быстро забилось его сердце.

      –Я думала, что нужно хотя бы попытаться понравиться в ответ, прежде чем похищать женщин.

      Женщин!? Откуда она знает? Мелькнула у Шершня тревожная мысль. Спустя мгновение он её отбросил прочь. Ну и что из того? В этом для него нет ничего страшного. Что она сделает?

      Она лежала на роскошном ложе особой конструкции, предназначенном для особых плотских утех. Повинуясь сигналам пульта дистанционного управления, эта постель могла сделать многое, – от различного рода вибраций и качаний, до придания телу, зафиксированного на нем специальными ремнями-застёжками, необходимой позы.

      Одежды на ней не было. Прикрытая только легким шелковым, сиреневым покрывалом, она была доступна и недосягаема одновременно.

      Шершень включил освещение. Нити ламп, стилизованных под канделябры светильников, накалялись постепенно, по мере убывания света заходящего солнца и от этого игра светотеней на складках шелка обливавшего обнаженное женское тело, завораживала своей непредсказуемостью.