Кенгуру на фресках. Александр Павлович Никишин

том, что «блюдо» это можно употреблять лишь только, когда в нём теплиться жизнь. Эта странная, непонятная жизнь.

      Мертвые они превращаются в такую отраву, что не пожелать такой отведать и врагу. Настолько тяжелы и необратимы реакции на белок плоти, которую покинула жизнь. Получается, что услуги местной кулинарии нам, землянам, заказаны. Рады бы воспользоваться, но здешняя кухня для нас – лаборатория по изготовлению изощренных ядов. Вот и приходится кушать еду живьем. Чем живее, тем меньше проблем с пищеварением. Приходиться внезапно нападать и кусать. Кусать и пожирать еще живую плоть. Первый кус всегда самый сладкий

      Правда, существуют свои тонкости.

      Взять, например шерсть, которой покрыты местные животные. Просто насмешка злого рока. Каждый волос это, в принципе живая субстанция, но, во-первых, на вкус редкостная гадость и, во-вторых, волос живой не целиком, какая-то часть его уже омертвела, не говоря уже о полинялых, которых в шерсти более чем достаточно. Что же происходит при употреблении мертвой плоти уже упоминалось.

      Несмотря на то, что мы, земляне можем, при желании двигаться так быстро, что за нами не поспевают глаза многих местных существ, мы не всегда отваживаемся нападать на зверье. Нужно быстро добраться до плоти. Это выполнимо, либо если вырвать порядочный клок шерсти вместе с кожей в том месте, где хочешь укусить, либо распороть так, чтобы шкура свалилась с тела как расстегнутые брюки с ног на пол. Нужно обладать для этого недюжинной силой, чтобы справиться с этим, а заодно и достаточным проворством, чтобы не попасть под когти и зубы. Это грозит, минимум, аллергическими дерматитами, но может обернуться болячками и похуже. Я подобными навыками похвастаться не могу и, так как лысого зверья здесь не водится, мое меню в летнюю пору составляют овощи, фрукты, рыба, а также лягушки, черви, насекомые и их личинки. Брр…! Однако, шерсть на них не растет.

      В тот период, который здесь зовется зимой, приходится кормиться всякими кореньями, да плодами наподобие нашей рябины, в изобилии растущей в здешних лесах. Аборигены ей брезгуют, но на мой вкус вполне удобоварима. В плодах всегда теплится жизнь и их нельзя употреблять разве что сушёными или термически обработанными.

      Все бы хорошо, но зимы здесь долгие и ненастные. Зима здесь – это беспрерывно моросящий дождь, в котором дневной свет, проходящий сквозь мириады капель, разлагается на множество радуг. Они, налагаясь друг на друга создают, такую мешанину света и цвета, которые не снились даже отъявленным импрессионистам. Несмотря, всё ж таки, на все эти игры света, зимой вся живность прячется, а корнеплоды и ягоды не слишком сытная пища и постепенно организм начинает требовать протеина. Требовать подсознательным чувством острого голода, от которого ничем нельзя отвлечься.

      Остается выбирать между этическими принципами и банальной дистрофией.

      За годы, проведенные здесь, в организме уже не осталось ни капли жира. Одни кожа да кости. Ну, не совсем кости, но мышечной массы действительно явный минимум, обеспечивающий